РОА генерала Буняченко.

В этот день десять тысяч добровольцев принесли присягу…

«Как верный сын моей родины, я добровольно вступаю в ряды войск Комитета 
освобождения народов России.

В присутствии моих земляков я торжественно клянусь честно сражаться до 
последней капли крови под командой генерала Власова на благо моего народа 
против большевизма. [252]

Эта борьба ведется всеми свободолюбивыми народами под высшей командой Адольфа 
Гитлера.

Я клянусь, что останусь верным этому союзу».

Насколько трудно было исполнить клятву и остаться верным союзу с Адольфом 
Гитлером, свидетельствует рассказ П.Н. Палия…

Генерал добровольческих соединений Кёстринг выступал перед офицерами дивизии с 
политическим докладом.

— Какими будут взаимоотношения между Германией и Россией после разгрома 
Совдепии?-задали вопрос из зала.

Кёстринг подошел к большой карте, приложил указку к Уральскому хребту и сказал:

— Вот эта линия определяет интересы Германии, все, что к западу от нее, должно 
быть под контролем Германии, все, что к востоку, до самого Тихого океана, 
полностью ваше!

Свист и крики возмущения раздались в ответ. Опрокидывая стулья, офицеры начали 
выходить из аудитории. Кёстринг красный как рак сел в машину и уехал, не 
простившись с Буняченко.

Об этом докладе наверняка помнили офицеры, когда дивизия генерала Буняченко 
была направлена на Одер… Вскоре дивизия вышла, как казалось ее солдатам и 
офицерам, из повиновения немцам (на самом деле, как мы увидим из рассказа В. 
Штрик-Штрикфельдта, она исполняла приказания других немцев) и походным порядком 
двинулась на юго-восток, где было намечено сконцентрировать все силы РОА.

Об атмосфере, царившей в дивизии накануне рейда, рассказал Г.Н. Чавчавадзе, 
который прибыл в Мюнзинген, с остатками своего эскадрона после разгрома 
Восточного фронта на Висле в феврале 1945 года…

«Пришел с немецкой военной частью — нашим русским эскадроном, вымуштрованным, 
дисциплинированным, с немецким понятием о службе. Когда выезжали из Ульма, за 
ночь до Мюнзингена, я поставил всех на ноги. Сапоги у всех начищены, оружие 
блестит, лошадей привели в парадный порядок, седла надраены. Солдаты у меня, 
бедные, как рабы работали. Прибыли в Мюнзинген в полной красе. Льет дождь. 
Шинели одеть не разрешил — скатки у всех на седлах. Все готово к тому, чтобы 
нам высадиться. И стоит единственный офицер под проливным дождем. В шапке и без 
шинели — полковник Герре, — начальник штаба организации 1-й дивизии, немец, 
старый сотрудникFremdeHeereOst, которого я знал еще капитаном. Единственный 
встречающий»…

Буняченко Чавчавадзе нашел в деревне.

Промокший, застывший, без шинели, он вошел в комнату, где что-то жарилось. 
Около стола, расставив ноги, сидел увесистый генерал в сорочке. Женщина 
пришивала ему на френч генеральские погоны. [253]

— Что случилось?-спросил Буняченко.

— 567-й эскадрон прибыл в ваше распоряжение!-вытянувшись в струнку, 
отрапортовал Чавчавадзе.

— Как фамилия?

— Ротмистр Чавчавадзе!

— С огоньком, как посмотрю… Грузин?

— Грузин-то грузин, но эскадрон выстроен-стоит!

— Ну, ничего!-успокаивая готового взорваться ротмистра, сказал Буняченко. — У 
нас все по-домашнему. Вот вы побудете здесь — увидите.

Вот так по-домашнему и повел себя Буняченко, когда через две недели после 
парада из Генерального штаба поступил приказ о переброске дивизии на север, в