«На этом незабываемом собрании 18 ноября мне было поручено слово от лица 
Православной Церкви, — вспоминал протоиерей Александр Киселев. — Это был день, 
когда мы впервые так уверенно ощутили себя силой, русской организованной силой, 
способной спасти Отечество. В зале были две тысячи русских и только несколько 
немецких наблюдателей на балконе зала. На расстоянии полугода от нас стояла 
смерть. Но опасность скорее ободряла нас, чем пугала. Наши сердца тогда бились 
так, как бились они, наверно, у суворовских солдат, переходивших снежные 
вершины Альп. Ни о каком ощущении „обреченности“ тогда не было и речи. Мы 
верили в победу. Это было не только нашим духовным ощущением, но и реальной 
возможностью, которая стояла близко, перед нами…

Отклик на власовский Манифест был колоссальный.

Теперь мне самому даже как-то плохо верится, что это было именно так, хотя я и 
был свидетелем этого необыкновенного отклика. Со всех концов Германии самотеком 
устремились люди в КОНР, отдавая себя в полное и немедленное распоряжение 
генерала Власова. Соответствующих письменных заявлений почта приносила в 
среднем две с половиной тысячи ежедневно. Особо интенсивная запись в 
добровольцы РОА наблюдалась в дни опубликования Манифеста». [240]

Если Власов и верил в успех, то все равно — такого он не ожидал… Это было, как 
праздник, как фейерверк…

Кружилась голова от всеобщего восторга, от самых неумеренных похвал…

Но были и другие суждения о генерале Власове.

— Ну, как?-спросил у И.А. Курганова генерал Д.Е. Закутный после встречи с 
Власовым.

— Неважно, Димитрий Ефимович, неважно,-ответил И.А. Курганов. — Конечно, Власов 
теперь наше знамя. Без этого знамени нет армии и нет надежды. Но надо его 
окружить действительно серьезными, честными, государственно мыслящими людьми. 
Спасение только в этом, только в окружении. Старайтесь повлиять на подбор 
такого окружения…

Сразу после обнародования Пражского манифеста А.А. Власов принял на себя.
командование всеми вооруженными силами КОНРа.

В течение недели поступило свыше 60 000 заявлений на вступление в РОА.

Одновременно было достигнуто соглашение с германским командованием о переводе в 
состав РОА военнопленных офицеров и бойцов, находившихся в частях германской 
армии.

Это позволяло планировать формирование 30 русских дивизий.

Наступающий 1945 год — последний год войны — Андрей Андреевич Власов встречал у 
Ф.И. Трухина…

— На границе Рейна стоит Красная Армия… Что ж,-поднимая бокал, сказал он. — 
Даже наше физическое поражение не есть уничтожение духовное… Наша программа, 
которую мы огласили в Манифесте 14 ноября 1944 года, соответствует, по моему 
убеждению, желаниям русского народа. Мы делаем историческое дело, мы семена 
будущего освобождения России… Если всем нам суждено погибнуть (и это как раз 
так и выглядит), то Манифест нас переживет. Раз сказанное не может быть 
уничтожено…

Памятник участникам Освободительного движения народов России на русском 
кладбище под Нью-Йорком.




Часть шестая. Куда шли власовцы?


Власовское освободительное движение как не было началом, так не является и 
концом известного периода Русской истории.

Протоиерей Александр Киселев

— Да что же вы, право, ничего не берете! — чуть растягивая слова, проговорил 
Власов. — Может, чайку выпьем? Подождите, у меня есть, чем вас угостить!

Он прошел к граммофону и поставил пластинку пасхальных песнопений.

— Андрей Андреевич! Я приехал, чтобы спросить у вас. Вы верующий человек?