отношение к Власову, то высказала пожелание поехать в Берлин».

Фрёлих выхлопотал Вороновой нужные документы и, выдав ее за служащую своей 
фирмы, посадил на пароход «Монте Роза», вывозивший гражданских беженцев из Риги.


Воронова первый раз ехала в Германию, но никакого волнения не испытывала — все 
путешествие она провела в своей каюте, где читала криминальные романы.

В Берлине ее ожидала восторженная встреча. [220]

«Объятия, поцелуи и водка лились вовсю.

В первый же вечер Воронова созналась генералу, что была послана партизанами с 
приказом отравить его. Это признание вызвало новую пьянку, которая продолжалась 
до раннего утра».

А.С. Казанцев, побывавший в эти дни у Власова, рассказывал, что генерал 
чрезвычайно обрадовался ему.

— А!-сказал он. — Это ты, Александр Степанович! Садись. Водку кушать будем. 
Маруся! Принеси стакан.

И когда Воронова вышла, Власов шепотом рассказал Казанцеву, что, когда немцы 
выпустили его ППЖ из лагеря, она попала к партизанам, и те поручили ей 
вернуться к нему и отравить.

— Но Маруся все мне рассказала, как только Серега привез ее к нам… Выпьем, 
Александр Степанович, за наших русских женщин! За любовь, которая яд, и за яд, 
который превращается в любовь!

И тем не менее хлопоты и заботы о Русской освободительной армии заставили 
Власова покинуть фронтовую подругу.

В середине августа он отправился к эсэсовской вдове.

Хотя, может быть, его увезли к Хейди насильно.

Обратите внимание, как по-прибалтийски благопристойно сформулировал Сергей 
Фрёлих эту пикантную ситуацию:

«Во имя безопасности Власова и с целью подсказать ему другие мысли, мы 
предложили ему посещение Руполдинга, а точнее, здравницы для солдат СС 
поблизости Таубензее».

Главное, что ни слова неправды тут нет — появление Марии Вороновой и впрямь, 
вероятно, могло угрожать безопасности генерала, не говоря уже о деле 
освобождения народов России.

Приехали в Мюнхен, переночевали и на поезде поехали в Руполдинг, а там уже 
ждала машина, посланная Хейди Биленберг за ее любимым «генералом Власоффым»…

Горный курорт с его ярко окрашенными домиками потряс Андрея Андреевича. По 
простоте души Власов предположил, что это дачи богачей и у него тоже 
когда-нибудь будет такое… Но ему объяснили, что в домиках — вот оно, истинное 
торжество национал-социализма! — живут теперь простые немецкие рабочие. Власов 
не поверил и потребовал, чтобы его завели в один из домиков.

«Любезная хозяйка, которой мы объяснили причину нашего визита, охотно показала 
нам все: весь дом, комнаты, кухню, кладовую, скотный двор со свиньей и курами. 
Власов открывал шкафы и ощупывал кровати…» [221]

— Вы, немцы, дважды победили меня,-сказал он наконец. — Один раз на Волхове и 
второй раз здесь, в сердце Германии.

Сергей Фрёлих вспоминает, что эсэсовская вдова Адельхейд (Хейди) Биленберг, 
руководившая курортом, была весьма интересной особой… Ей было лет тридцать пять.
 Начитанная, общительная, она охотно играла на гитаре и пела.

«Мы сидели в ее комнате на мягких креслах у круглого стола и пили чай. Казалось,
 что Власов был под сильным впечатлением от этой необычной уютной атмосферы и 
вообще от личности хозяйки. Они ходили вместе гулять и с удовольствием 
беседовали. За это время Власов настолько освоил немецкий язык, что мог 
заставить себя понимать его, а госпожа Биленберг знала несколько фраз 
по-русски».

Мы не случайно выделили слова о языке.

Во Власове необыкновенно была развита способность к мимикрии. Он как-то 
мгновенно улавливал самые слабые токи симпатий и предпочтений и тут же менялся