конкретно требуется.

– Будем надеяться, что ни нарком, ни Сергей Миронович нам не откажут, – 
заключил он.

Забегая вперед, скажу: Михаил Николаевич довел это дело до конца, и один из 
важнейших УРов на подступах к Ленинграду очень скоро был приведен в состояние 
боевой готовности.

В дальнейшем мне доводилось неоднократно выезжать с Тухачевским в другие УРы, 
прикрывающие город. Он всегда оценивал их с позиции возможной агрессии западных 
государств. Причем имел в виду не только те средства борьбы, которыми эти 
государства уже располагали, но и те, которыми могли располагать, по крайней 
мере, в ближайшие три года.

При поездках на границу он неизменно интересовался также условиями 
сосредоточения и развертывания наших дивизий для начальных операций. Однажды мы 
прибыли в район, намеченный для выгрузки и сбора войск. Михаил Николаевич 
осмотрел станции и прилегающую местность, выслушал доклад, а потом спросил:

– Проверку с войсками здесь проводили?

– Только на картах, – ответил я.

– Жаль. Надо сделать на местности. Но без лишних затрат.

Одновременно М. Н. Тухачевский пристально следил за мобилизационной готовностью 
и боеспособностью соединений второй очереди. Там тоже проводились тактические 
учения, проверялось умение личного состава вести боевые действия в современных 
условиях. И скидок не делалось никаких. Хорошо помню, как встревожился Михаил 
Николаевич, обнаружив в одной из таких дивизий неудовлетворительное состояние 
боевой подготовки:

– Вводить ее в бой – преступление. Она не решит своих задач и сгорит в первый 
же день…

Тухачевский немедленно освободил командира этой дивизии и выдвинул на его место 
Г. А. Ворожейкина, нынешнего маршала авиации.

Но даже и при таких острых ситуациях Михаил Николаевич держал себя ровно, был 
корректен, внимателен к людям и справедлив. Спокойствие и выдержка никогда не 
изменяли ему. Эти же качества настойчиво культивировались им у командного 
состава всех степеней.

Однажды на учениях Тухачевский услышал, как командир дивизии «распекал» кого-то 
из подчиненных.

– Вы всегда так разговариваете с младшими по должности? – удивился Михаил 
Николаевич.

Комдив попробовал отшутиться:

– Хотел, чтобы запомнил на всю жизнь.

– Боюсь, что вам тоже придется надолго запомнить этот случай. Военный совет 
рассмотрит ваше недостойное поведение. Вы уронили авторитет командира Красной 
Армии. Ваша грубость и брань послужили дурным примером для других…

Михаил Николаевич терпеть не мог грубиянов, лгунов, подхалимов, очковтирателей. 
Зато любил и ценил тех, кто без шума и трескотни делал свое дело. Опора на 
коллектив для него была не фразой, не общим местом, а основным принципом работы.
 Иначе он не мог, не умел. Потому-то люди так охотно шли за ним, вкладывали всю 
душу в выполнение любого его задания.

Да и задание-то он умел дать как-то по-особенному. Оно не было в тягость 
исполнителю, даже если выходило за рамки его прямых служебных обязанностей. Я 
не раз испытал это на себе.

Запомнился вызов к командующему в январе 1929 года. Как всегда, приветливо 
поздоровавшись, Михаил Николаевич начал без лишних слов:

– На меня возложено руководство комиссией по разработке Полевого устава. А мне 
хотелось бы привлечь к этой работе вас. Надо обеспечить перепечатку материалов, 
их рецензирование. Согласны? Но только не в ущерб своей основной работе.

– Постараюсь, товарищ командующий.

– Ну и отлично. Тогда – за дело.

Тут же мне были вручены списки авторов и рецензентов, и с этого дня я, что