под командованием Г. Д. Гая. Михаил Николаевич и Валериан Владимирович выехали 
лично встречать ее. Я их сопровождал.

После взаимных приветствий и объятий перешли к деловым разговорам. Несколько 
охладив пыл Гая, мечтавшего тотчас броситься на Симбирск, Михаил Николаевич 
приказал ему прежде всего реорганизовать группу в регулярную дивизию, 
немедленно приступить к сформированию штадива. Г, Д. Гай отныне становился 
начальником дивизии, получившей наименование Симбирской Железной. Комиссаром же 
этой дивизии был назначен Б. С. Лифшиц, наштадивом Э, Ф. Вилумсон.

Для помощи Г. Д. Гаю в реорганизации из штарма вызвали начальника 
организационно-административного управления И. Н. Устичева. Сами же Тухачевский 
и Куйбышев направились в части, чтобы ознакомиться с состоянием войск. 
Красноармейцы и командиры были переутомлены, голодны, плохо одеты и обуты, но 
при всем этом бросались в глаза их спайка и дисциплинированность.

Почти всю ночь на 29 июля мы с Михаилом Николаевичем провели в его салон-вагоне.
 Вырабатывали решение, окончательно уточняли план предстоящих действий. Со 
скрупулезной тщательностью командарм изучал по карте местность, прикидывал, как 
лучше расположить войска, измерял маленьким карманным циркулем расстояния от 
исходного положения войск до рубежей, подлежащих занятию в ходе наступления.

В ту ночь я впервые услышал от него сатирические строчки Л. Н. Толстого:

		Гладко вписано в бумаге,
		Да забыли про овраги,
		А по ним ходить…

Основной документ Симбирской операции – свою директиву командарм написал 
собственноручно, красными чернилами, на хорошей бумаге. Он ценил культуру в 
штабной работе.

Наступление должно было вестись по концентрическим в отношении Симбирска линиям.
 Соблюдая одновременность занятия рубежей и постепенно сокращая фронт, нашим 
войскам надлежало к моменту атаки возможно глубже охватить оба фланга 
противника. Это составляло основу замысла операции.

У начдива Железной идеи командарма нашли полную и безраздельную поддержку. Г. Д.
 Гай, всегда любивший «шикануть», на этот раз устроил даже нечто вроде 
торжественного приема в честь М. Н. Тухачевского. У входа в штадив командарма 
встретил с рапортом штабной командир Дормидонтов. Затем на крыльце появились 
Гай, Лифшиц, Вилумсон и сразу провели всех нас к столу. На столе, покрытом 
домотканой, с русской вышивкой скатертью, были расставлены тарелки с жареными 
курами, салом и прочей деревенской снедью. Тухачевскому особенно понравился 
пирог с душистой лесной земляникой. Хозяйничали за столом сестра милосердия Лия 
Ильинична Шерман, ставшая вскоре женой Гая, и делопроизводитель штадива Клавдия 
Михайловна Павлова.

Здесь, собственно, и произошло первое знакомство Михаила Николаевича с 
некоторыми товарищами, ставшими на долгие годы его соратниками на войне и 
ближайшими сотрудниками в период мирного строительства Советских Вооруженных 
Сил. За этим столом были тогда, помнится: Михаил Дмитриевич Великанов, которого 
не покидала жизнерадостность даже в самых тяжелых условиях боя; Александр 
Игнатьевич Седякин, педантичный, с виду сухой, необщительный, а на самом деле 
человек большой доброты и доброжелательности; отважный Устинов, солдат царской 
армии, до «муравьевщины» – левый эсер, после же нее – честный большевик; 
наштадив Вилумсон, бывший офицер Латышской бригады, своим спокойствием и 
хладнокровием как бы уравновешивавший темпераментного Гая; молодой, но уже 
опытный начартдивизии Мароевский; испытанные и закаленные в красногвардейских 
отрядах командиры бригад Павловский и Недзведский. Из комиссаров, если мне не 
изменяет память, здесь сидели кроме Лифшица тт. Шверник, Самсонов и Шуватов.

Не надо думать, будто это был банкет в современном смысле слова. Нет, мы 
собрались тогда за стаканом чая на дружескую беседу о наших общих делах. В 
такой обстановке Михаил Николаевич и объявил свое решение.

Прежде всего командарм подчеркнул одну из особенностей предстоящей операции: 
несоответствие между шириной фронта и численностью действующих на нем войск. 
Армия в то время занимала фронт от Вольска до Симбирска (т. е. примерно 300 
километров), имея общую численность 10–12 тысяч человек, а активных штыков не 
более 7–8 тысяч. Ее полки, насчитывавшие в своем составе по 500–600 человек, 
располагались разбросанно, иногда – поротно. Такое положение, по мнению Михаила 
Николаевича, требовало даже от самих младших начальников большой личной 
инициативы, умения маневрировать.

Маневренность в сочетании с подвижностью Тухачевский считал основой основ 
действий в гражданской войне. Сенгилеевская группа при переброске к Майне 
пользовалась крестьянским транспортом, или, как тогда говорили, «обывательскими 
подводами». Этот способ передвижения войск Михаил Николаевич рекомендовал 
применять при любой возможности. Идея подвижной пехоты уже в то время занимала