догадывались, что 1-й танковой придется выполнять роль бронированного щита на 
направлении главного удара. 

Мне принесли несколько документов. Не успел я их подписать, как послышался 
грозный, нарастающий гул авиамоторов. Мы вышли на улицу. Самолеты шли большими 
группами на юго-запад. 

- Не менее трех авиадивизий, - определил Шалин, любивший во всем точность и 
определенность. - Красовский приступил к работе. 

Со стороны переднего края послышались канонада, взрывы бомб. А вскоре позвонили 
из штаба фронта и сообщили, что командование приняло решение нанести по врагу 
упреждающий удар. Судя по непрерывному гулу, от которого даже здесь, за 35 
километров от передовой, дребезжали стекла. Это был мощный огневой удар. 
Пленные показали потом, что артиллерийская контрподготовка нанесла войскам, 
занявшим исходное положение, существенный урон. Были накрыты скопления пехоты и 
танков. В воздух взлетели склады боеприпасов и горючего. Наступление противника 
было задержано. 

С этой минуты фронт непрерывно информировал нас об обстановке на участках 6-й и 
7-й армий. Примерно четверть седьмого раздался звонок начальника штаба 
Воронежского фронта генерала С. П. Иванова. 

- Противник, - сообщил он Шалину, - перешел в решительное наступление. Он 
наносит главный удар с рубежа Бутово, Раково{14} на север. 

Итак, решительная минута, которую ждали все, начиная от рядового красноармейца 
и кончая высшим командованием Красной Армии, наступила. 

Мы развернули карту. Было видно, что основной удар противника пришелся по 
боевым позициям 67-й и 52-й гвардейских стрелковых дивизий, которым были 
приданы наши артиллерийские части и 1-я гвардейская танковая бригада. 

- Совершенно очевидно, что противник намерен вырваться на Обояньское шоссе, - 
сделал вывод начальник штаба. - Он пытается мощным танковым тараном пробить 
нашу оборону. 

- Это излюбленная тактика Манштейна, - заметил Никитин. - Тот же прием он 
пытался применить под Сталинградом. 

Я приказал Шалину разослать в корпуса офицеров связи, чтобы оповестить 
командиров о начале наступления и привести части в состояние боевой готовности. 
Вслед за этим и сам решил объехать войска. Я не сомневался, что ждать боевого 
приказа нам придется недолго. 

У крыльца хаты меня уже ждала легковая машина. За рулем ее сидел здоровенный 
украинец сержант Иван Кравченко. Рост он имел около двух метров и был 
необыкновенно силен. Машину Кравченко водил мастерски, а если она застревала, 
то он наваливался на задок плечом и выталкивал ее из колеи. 

Каждому командиру хорошо известно состояние внутреннего возбуждения перед 
началом крупной операции. Вроде продумано и предусмотрено все. Завезено 
необходимое количество боеприпасов и горючего, развернуты мастерские и 
госпитали, подготовлены основные и запасные полиции, обучены войска, разведаны 
все дороги, изучены все мосты и броды... 

И все-таки... Не упущена ли какая-нибудь мелочь, которая потом в боевой 
обстановке обернется крупными неприятностями, а то и непоправимой бедой? 

Правда, мне повезло с начальником штаба Михаилом Алексеевичем Шалиным. До войны 
он работал военным атташе в Токио. Это был необычайно работоспособный, точный и 
аккуратный до педантизма штабист. Бывало, в какое время ни заглянешь в штаб, он 
всегда за столом. Поглаживает бритую голову и что-то колдует над картон или 
бумагами. Я мог всегда положиться на него: Шалин все предусмотрит, ничего не 
упустит. 

Я объехал корпуса, уже поднятые по боевой тревоге. Здесь шли последние 
приготовления к бою. Проверялась материальная часть, проводились митинги, 
партийные собрания. Всех командиров еще раз предупредил о необходимости 
соблюдения маскировки. 

- Появление первой танковой за позициями шестой армии должно быть для 
противника сюрпризом, - говорил я. - Примите все меры для скрытного 
передвижения. 

После обеда, объехав корпуса, вернулся на КП в Успенов. Здесь пока еще жили 
по-мирному. В штабном клубе показывали "Выборгскую сторону". Не успел 
просмотреть и несколько частей, как офицер связи вызвал меня к ВЧ. На проводе 
был командующий фронтом генерал Ватутин.