осматривать новый район. "Эмка" выскочила из города и вскоре запрыгала по 
корням лесной дороги. Впереди блеснул изгиб Волги. Остановились в редком 
сосновом бору на самом берегу. Осмотрели окрестности и решили здесь 
обосноваться. 

Стоял ясный сентябрьский день. На прозрачном бездонном небе ни облачка. 
Приглушенно шумят верхушки сосен. Тишина. Покой. Просто не верится, что где-то 
идет война. Впрочем, следы ее видны и здесь. Вот поросшая жухлыми лопухами 
воронка, вот расщепленное, обуглившееся дерево, чуть подальше гора ржавых гильз 
и разбитое орудие, ствол которого обвит порыжевшей травой. 

Вскоре прибыли наши саперы и занялись оборудованием штаба. Связисты подтянули 
провода. Съехались штабные офицеры. Зазвенели телефоны, застучали клавиши 
пишущих машинок, и штаб 3-го механизированного корпуса начал свою боевую жизнь. 
Через несколько дней выгрузились подразделения 1-й гвардейской танковой и 1-й 
механизированной бригад. 

Каждую ночь на железнодорожные пути станции Калинин прибывали длинные составы. 
На крытых брезентом платформах стояли танки, орудия, броневики, грузовые машины,
 предназначенные для нашего соединения. 

Однажды поздно вечером в дверь постучали, и в комнату вошел подполковник с 
темными живыми глазами и смуглым лицом. Комбинезон болтался на его худом, почти 
юношеском теле, как на вешалке. 

- Подполковник Бабаджанян. Прибыл на должность командира мехбригады, 
представился он. 

Пристально посмотрел я на нового комбрига - во внешности ничего выдающегося, но 
недаром говорят, что внешность обманчива. Новый комбриг, ставший после войны 
Маршалом бронетанковых войск, показал себя не только смекалистым, прекрасно 
знающим военное дело командиром, но и человеком исключительной храбрости. В 
трудные минуты он мог сесть в танк и возглавить атаку, а если нужно, 
вооружиться противотанковыми гранатами и швырнуть их в прорвавшуюся в тыл 
гитлеровскую машину. 

Амазасп Хачатурович Бабаджанян позже в большинстве операций нашей танковой 
армии назначался мною командиром передового отряда и был удостоен высокого 
звания Героя Советского Союза. 

Ежедневно мне приходилось знакомиться с командирами и политработниками нового 
соединения. 

Военным комиссаром корпуса был назначен бригадный комиссар Николай Кириллович 
Попель, невысокий, энергичный человек. Наши фронтовые биографии во многом были 
схожи. В составе 8-го мехкорпуса Николаю Кирилловичу летом сорок первого года 
пришлось с тяжелыми боями отступать от западных границ Советского Союза. 
Человек он обстрелянный, бывалый, умевший быстро найти общий язык со всеми 
командирами и политработниками. 

Начальником политотдела стал старший батальонный комиссар Никита Трофимович 
Лясковский. 

Среди тех, кто прибыл тогда, были подполковник Д. А. Драгунский, назначенный на 
должность начальника разведки корпуса. На этой работе Д. А. Драгунский проявил 
себя с самой лучшей стороны - способным и энергичным командиром. Позднее он 
убыл от нас в 3-ю гвардейскую танковую армию к П. С. Рыбалко, где был назначен 
командиром бригады. Дважды удостоен звания Героя Советского Союза. В настоящее 
время Д. А. Драгунский - генерал-полковник танковых войск и начальник 
"Выстрела". С ним у меня до сих пор самые теплые отношения, и мы время от 
времени встречаемся и вспоминаем наши боевые дела. 

Одновременно с нашим корпусом были сформированы 1-й и 2-й механизированные 
корпуса. Командовали ими генералы М. Д. Саломатин и И. П. Корчагин. Все 
соединения сосредоточились на одном фронте. Корпус Саломатина был направлен в 
район города Белый, а Корчагина - под Великие Луки. 

Нашему корпусу поставили задачу сосредоточиться в районе между городом Белый и 
железнодорожной станцией Нелидово, в месте впадения реки Лучеса в Межу, у 
деревень Сюльки, Тетенки, Севастополь. 3-й механизированный корпус приказом 
Ставки придан был 22-й армии, которой в то время командовал опытный 
генерал-лейтенант В. А. Юткевич, а начальником штаба был генерал-майор М. А. 
Шалин. Позднее с последним меня крепко связала фронтовая судьба. 

В район сосредоточения мы выступили глубокой осенью. Шли ночами через 
калининские леса и болота. Бездорожье, грязь. Двигались по гатям - настилам из 
жердей, бревен и хвороста. На многие десятки километров протянулись жердевые 
дороги. Сойти с них и не думай: шаг-другой в сторону - и увязнешь в болотной 
топи. Нужно ли говорить, что скорость нашего движения в те ночи не превышала 
пешеходную. Днем укрывались в лесных массивах. Иначе узенькие, в ниточку гати