противотанковых препятствий, заграждении и ловушек. Мы шли через минные поля, 
завалы по такой местности, где гитлеровцы приспосабливали к обороне каждое 
строение. 

Тяжкий труд выпал на долю наших саперов. Отступая, противник разрушал мосты, и 
в районе, изобилующем реками, озерами, каналами, то и дело приходилось 
восстанавливать переправы под непрекращавшимся огнем. 

Но ничто по могло поколебать наступательного духа советских воинов. Напрасно 
гитлеровцы разбрасывали с самолетов листовки, пытались как-то устрашить наших 
бойцов. Так, в одной из листовок говорилось; "От Берлина вы недалеко. Но вы не 
будете в нашей лице. В Берлине до 600 тысяч домов, и каждый - это крепость, 
которая будет для нас могилой". 

Но вражеские листовки разлетались по ветру, и с каждым днем таяла под мощными 
ударами советских войск пресловутая неприступность последних, берлинских 
рубежей фашистов. 

Сколько советских воинов мечтало дойти до Берлина! Скольких мечта не 
осуществилась! И вот она, столица рейха - до нее рукой подать. Теперь уж не 
встретишь указателей до Берлина "100... 70... 50 км". На одном из перекрестков 
я прочел надпись, торопливо начерченную мелом: "До рейхстага - 15 км". 

Но какие это были километры! 

В Берлине свыше 500 зданий, превращенных в опорные пункты. Они взаимно 
прикрывают друг друга огнем, связанные между собой ходами сообщения и таким 
образом объединенные в узлы сопротивления, в оборонительные рубежи, полосы и 
секторы. 

По существу, нам предстояло взять крепость с гарнизоном свыше 300 тысяч 
защитников. Город обороняли отборные фашистские соединения и часть населения, 
фанатично верившая в Гитлера. 

Берлин в то же время олицетворял собой фашизм во всей его звериной сущности. 
Бойцы и офицеры рвались в этот город, чтобы раз и навсегда покончить с теми, 
кто принес неисчислимые страдания нашему народу. 

Мне докладывали, что многие легкораненые бегут из госпиталей, игнорируя запреты 
врачей. Их можно было понять! Кому же не хочется участвовать в штурме 
германской столицы! 

Поздно ночью вместе с опергруппой я добрался до Кепеника. Город горел. Немцы 
непрерывно его бомбили, пытаясь помешать сосредоточению наших войск. 

Впереди последняя водная преграда - река Шпрее. Успеют ли разведчики захватить 
мост? 23 апреля КП Ивана Федоровича Дремова я нашел в подвале полуразрушенного 
здания неподалеку от набережной. Лицо ком-кора было темным от усталости. Он 
доложил, что мост через реку взорван. Созданы специальные отряды, которые 
форсируют реку и прикроют саперов, когда те будут наводить переправу. 

- Ну а сейчас подбросим огоньку на тот берег. А то уж очень упрямые гитлеровцы 
там сидят. Стреляют изо всех видов оружия. На набережную не сунешься. Упрямые 
черти - явно эсэсовцы. 

Дремов снял трубку полевого телефона, вполголоса переговорил со своими 
артиллеристами, и вскоре грохот усилился. Я подошел к окну полуподвала. На 
противоположном берегу, поднимая облака пыли, оседали стены зданий, бушевало 
пламя, поднимались клубы дыма. 

Дремов прислушивался к этому грохоту, и лицо его при этом оставалось совершенно 
спокойным. Он вообще был человеком, не любившим проявлять своп чувства, воевал 
просто, без рисовки. Война для него была делом будничным, и говорил он даже о 
самых невероятных делах своих гвардейцев так, что они представлялись чем-то 
обычным. 

В подвал вошел лейтенант, запыхавшийся, весь в пыли. Он перевел взгляд с 
Дремова на меня, видимо не зная, кому из нас докладывать. 

- Товарищ командующий, - узнал он меня, - разрешите... 

- Докладывайте... 

- Девятнадцатая гвардейская мехбригада форсировала Шпрее... 

Мы с Дремовым переглянулись. 

- Где? В каком месте? 

- Через железнодорожный мост, немного севернее Адлерсхофа.