всеми подробностями. 

Вот уже несколько дней сильно поредевшие части дивизии удерживали высоты в 
районе Малина. Дрались мы отчаянно, иногда контратаковали и вот теперь вынудили 
гитлеровцев перейти даже к обороне. 

На смену ливневым дождям в Полесье пришла жара. В бледно-голубом небе - ни 
облачка. Ветерок гонит волны по безбрежным просторам колосящейся пшеницы. 
Гнутся ветви яблонь под тяжестью богатого урожая. По утрам сверкает на траве 
обильная роса, но взойдет солнце и опять сушь, опять небо по-прежнему дышит 
зноем. И в этом бездонном, высоком небе хорошо видны серебряные крестики 
самолетов-корректировщиков, слышен их надсадный гул. 

Согнувшись, мы пробираемся с подполковником П. В. Перерва по ходу сообщения на 
наблюдательный пункт. Наверное, кто-то из нас неосторожно высунул голову из-за 
бруствера - тотчас же тишину прорезала пулеметная очередь и несколько раз 
тявкнула малокалиберная пушка. Дрогнула земля, и тонкими струйками посыпался 
песок со стенок хода сообщения. Противник держал наше позиции под неусыпным 
наблюдением. 

Пробравшись наконец на НП и рассматривая передний край обороны противника, мы 
пытались разгадать его замысел. 

Из донесений нашей разведки мы знали, что против нас действуют части 40, 42 и 
44-й пехотных дивизий противника. Кроме того, гитлеровское командование 
перебрасывало в этот район 98-ю и 99-ю пехотные дивизии. Ясно, что пауза, 
предоставленная нам, нужна была врагу для перегруппировки сил и подтягивания 
резервов. Нужно ждать удара. Но где и когда он последует? А в том, что фашисты 
его нанесут в ближайшее время, мы не сомневались. 

Отсюда с высотки, поросшей кустарником, передний край обороны врага 
просматривался хорошо. Всего каких-нибудь четыреста метров отделяют нас от его 
окопов. Видны холмики свежей земли, слышен гул моторов, заметно передвижение 
пехоты. 

- Что они затевают? - спрашивает меня Перерва, отрываясь от бинокля. У него 
загорелое, почти коричневое лицо, на котором выделяются большие серые глаза. 
Худощавую фигуру туго перехватывают ремни. Плечо оттягивает трофейный автомат. 

- Они собираются перерезать шоссе, - ответил я,- чтобы помешать отходу наших 
частей к Киеву. 

- Но это же невероятно! - вырвалось у Перервы. - Немцы - в Киеве! Вы можете 
себе это представить? 

- Не могу. Фрицы гуляют по Крещатику... Черт знает что такое! Но разве мы могли 
себе представить, что они возьмут Житомир? 

Перерва не успел ответить. "Воздух!"-подал сигнал тревоги наблюдатель. И мы тут 
же услышали тяжелый, медленно нарастающий гул моторов. 

- Ну вот, - усмехаясь, проговорил Перерва, - "отпуск" кончился. Приступаем к 
работе... 

С запада наползало несколько звеньев фашистских бомбардировщиков. Они шли на 
нас. Пригибаясь, мы с Перервой побежали по ходу сообщения. Не успели добраться 
до КП, как воздух наполнился стрекотней пулеметов - это заработала счетверенная 
зенитная установка. 

"Юнкерсы" неторопливо перестраивались - теперь они образовали цепочку. От 
передних самолетов отделились тяжелые капли бомб. Над передовыми окопами 
брызнули комья, земля содрогнулась. Хотя было раннее утро, но казалось, что 
наступили сумерки: пыль и гарь заволокли наши позиции. Земля ходила ходуном. 

Больше всего меня беспокоили наши батареи, замаскированные на опушке леса. Если 
лишимся артиллерии, значит, лишимся всего. Я приказал телефонисту соединить 
меня с подполковником Цикало. Голос того был спокоен. 

- Лупят мимо, - доложил он. 

Из мотострелкового полка сообщили, что и там налет пока не причинил 
существенных потерь. Большую часть бомбового груза гитлеровцы сбросили на 
ложные окопы, отрытые пехотинцами два дня назад. 

Немцы бомбили нас с полчаса, а когда грохот бомбежки прекратился и самолеты 
противника гуськом потянулись на запад, мы увидели, как внизу, среди дымившихся 
хлебов, появились танки. За ними черными точками рассыпалась пехота. Танки шли 
немного левее наших позиций. 

- Не иначе как метят в стык нашей дивизии с соседями, - высказал предположение