Мичман Осипов сразу же доложил командиру, и это обстоятельство волновало 
командира, поскольку если торпеда вышла из аппарата частично, то от взрывов 
глубинок и даже от гидравлических ударов эта торпеда могла взорваться, могли 
сдетонировать и запасные торпеды, и тогда наступила бы быстрая смерть.

От этой аварии торпедистов бросило в жар. Стали разбираться в том, почему это 
случилось, и обнаружили, что не сработал автомат подачи сжатого воздуха в трубу 
аппарата, вследствие этого торпеда не сдвинулась с места и опасности, значит, 
не существовало.

Время шло, и бомбежки продолжались. Кто-то из сигнальщиков раскрыл четвертую 
коробку спичек и спичками насчитал уже около сотни глубинок. А старшина 
Поспелов черкал палочки на кожухе воздухопровода.

На помощь лайнеру подошли крейсер и несколько миноносцев.

В связи с этим Маринеско направил лодку снова к месту затонувшего лайнера. Он 
считал, что на фоне огромной массы металла лайнера лодка затеряется и что там, 
где еще барахтаются в воде люди, фашисты бомбить не будут. Ведь для гибели было 
достаточно лишь одного мгновения, лишь одного прямого попадания бомбы или, 
может быть, даже одиного близкого взрыва, который пробьет корпус лодки. И тогда 
– гибель.

В этом опаснейшем бою Маринеско владел ясновидением боевых действий кораблей 
противника. Возможно, что способность его ума к молниеносным правильным 
решениям явилась главным спасительным фактором. По-видимому, именно так 
раскрывается успех этого подводного боя.

Под водой Маринеско сделал все, что надо было, для победы. Разбить и затопить 
подводную лодку – это было главным для кораблей конвоя. Командир это понимал 
прекрасно и вел лодку под водой очень осторожно. Но электромоторы давали шум, 
за которым упорно следили шумопеленгаторщики противника.

Командир временами останавливал работу электромоторов и приказывал исключить 
полностью все шумы на лодке. Люди на боевых постах замирали. Лодка шла по 
инерции.

Возмущенные необыкновенной дерзостью нападения, командиры кораблей противника 
бешено атаковывали лодку. Взрывы шли один за другим беспрерывно. Уточнив место 
лодки, корабли снова и снова «сыпали» бомбы.

Маринеско рывками уводил лодку в сторону и рвался в открытое море, но корабли 
опять охватывали лодку и не давали ей выхода на простор. Опасные бомбежки 
казались бесконечными. От гидравлических ударов треснули некоторые плафоны и 
взорвались лампы, погасло освещение, выскочили из гнезд предохранители. 
Электрики быстро устраняли эти повреждения. Надо было вырываться из этого 
участка моря, и командир буквально рыскал в зоне нападения, стремясь оторваться 
от бомбежек.

Бой шел слепой, подводники не видели кораблей противника, а с кораблей не было 
видно лодки. Но корабельные акустики снова и снова обнаруживали лодку, и 
корабли опять сыпали глубинные бомбы, и поэтому получалось, что лодка все время 
ходила по самому опасному краю пропасти и всего лишь одно неверное движение 
могло привести ее к гибели. Маринеско это понимал отлично и стремился к тому, 
чтобы каждое его решение было точным и чтобы оно обеспечивало безопасность. 
Именно сильное бомбовое нападение принудило командира возвращаться к центру 
торпедной атаки, туда, где лежал лайнер, значит, каждую секунду он думал и 
понимал, что идет борьба между жизнью и смертью С-13.

У командира возникло новое боевое мышление, более глубокое, чем на тактических 
учениях, ежеминутно нацеленное на немедленную разгадку каждого момента 
надводного нападения и на немедленное открытие (изобретение) своего срочного 
приема ухода от бомбежки и его осуществление под водой.

Тяжелейший бой продолжался более четырех часов. За это время на лодку было 
сброшено 240 глубинных бомб. Это были часы огромного физического труда, страшно 
нервной перегрузки, максимального напряжения ума и сил.

Экипажу повезло в том, что Маринеско оказался богатым на изобретения приемов 
подводного боя, повезло и в его отчаянной смелости в подводном бою и в 
целеустремленности на победу.


* * *

Паника на лайнере развивалась быстро. Капитан пытался успокоить пассажиров, он 
объявлял, что лайнер всего лишь сел на мель. Но какая тут могла быть мель, если 
борта разрушены взрывами мощных торпед, и обреченные пассажиры это видели и все 
понимали.