его настигли осколки разорвавшегося снаряда.

     3  декабря. Серый, пасмурный  день. Днем работаем со  свечками.  Но  их
мало, нужно  беречь.  После  потери  Тихвина  мы напрочно отрезаны  от  всей
страны.
     Раньше почти не думалось о еде, а теперь, когда паек стал мизерным, все
мысли  о  ней.  После обеда  - пустого  супчика и  ложки  черных  макарон  -
появляется  острое  желание плотно поесть.  Как о  чем  -  то несбыточном мы
вспоминаем о жареном картофеле и куске парного сочного мяса. А ведь до войны
эти лакомства порой съедались без особого удовольствия, лишь бы насытиться.
     Хорошо,  что папирос пока достаточно - на месяц выдается двадцать  пять
пачек. Я стараюсь укладываться в норму: выкуриваю по двадцать штук в день.
     4 декабря.  Сегодня утром на короткое время загорелась единственная  на
весь  политотдел электрическая лампочка.  Это  поступил  городской  свет. На
электростанции  работает на угольном мусоре лишь  один котел, но  скоро и он
застынет. Угля не хватает для боевых кораблей.
     Сегодня  подморозило.  Дует  поземка.  От   нас   два  человека  пешком
отправились  в Ленинград. По льду они пройдут до  Лисьего Носа, оттуда ходят
поезда. На дорогу у них  уйдет не менее десяти  часов. Еще недавно  за такое
время мы добирались до Москвы.

     5  декабря. Для  нас опять нет электроэнергии. Работаем,  как в прошлом
веке, при стеариновых свечах и коптилках.
     Мои парни совсем обессилели:  им приходится вручную  печатать газету. А
при скудном  питании много не наработаешь. После каждых двадцати экземпляров
они отдыхают.
     Я узнал, что интенданты на чердаке базы нашли несколько мешков сухарей,
припрятанных коками для кваса.  Оба кока  при налете авиации были ранены, об
их припасах никто не знал. Несколько килограммов сухарей могли бы поддержать
моих печатников. Я пошел к начальнику базы с просьбой дать хотя бы небольшую
долю найденного, но он, прищурив глаза с белесыми ресницами, спросил:
     - А колбаски и сыру не хотите?
     - Не откажусь, - ответил я.
     - А я  откажу, - отрезал он. -  Никаких мешков мы  не нашли.  Кто  - то
выдумал чепуху и всех всполошил.
     Мне показалось, что в  глазах  Белозерова мелькнул волчий  огонек лютой
ненависти,  но  он   прикинулся  добряком,  готовым  ради   меня   пойти  на
преступление.
     - Ладно, редактор, рискну, - отпущу тебе килограмма два, - пообещал он.
- Только об этом никому. Голову мне оторвут.
     Редакцию устроили и два килограмма сухарей.  Но не отдашь  же их одному
печатнику, пришлось часть разделить  среди девушек. Сегодня у них был особый
день: они стали  настоящими воинами военно-морских сил. Происходило это так.
Клецко выстроил мое "войско" в типографии, скомандовал "смирно" и доложил:
     - Товарищ старший политрук, личный состав газеты "Балтиец" построен для
принятия присяги Справцевой, Белоусовой, Логачевой.
     Девушки  по  этому случаю надели  парадные  форменки:  тельняшки, синие
фланельки с  голубыми воротниками,  черные  юбки,  матросские ремни  с  ярко
надраенными  пряжками, черные береты  со звездочками и кирзовые сапоги. Став
строгими, они по  одной выходили из строя,  взволнованными  голосами  читали
торжественные слова присяги, отпечатанные  на меловой бумаге,  и подписывали
листки. Мы, вытянувшись  по  стойке "смирно", выслушивали  их.  А  за стеной
бухала артиллерия, и где - то близко разрывались снаряды.
     В грозный час девушки присягнули Родине.
     6 декабря.  Еще  лежа  на  койке,  я услышал,  как  в морозном  воздухе
загудели барражирующие самолеты. "Кого они охраняют? Видно, пришли корабли с
Ханко", - решил я.
     Я быстро оделся и побежал к Усть-Рогатке.
     Петровский парк был заполнен ханковцами в ватниках и мятых шинелях. Все
они  были небритые, так как  несколько дней  провели  на  корабле, да еще  в
штормовую погоду.

     В походе им всем досталось. Ощутив под ногами твердую землю Кронштадта,
они готовы были плясать от радости.
     Часть  ханковцев  останется  на Котлине, а  часть будет переправлена на
ораниенбаумский пятачок.
     Пехотинцы  о  переходе  ничего  не могут рассказать.  Иду на ханковский
сторожевик "Лайне". Знакомлюсь с  военкомом - обрусевшим эстонцем политруком
Карузе и  командиром  корабля  -  старшим  лейтенантом  Антипиным.  Они  оба
влюблены в свой сторожевик, готовы без конца говорить о нем.

        "ГАНГУТСКИЙ ЛИНКОР"

     -  Мой корабль  построен перед самой  империалистической войной, - стал
рассказывать Николай Антипин. -  В царском флоте его назвали "Конвоиром". Он
предназначался  служить плавучей базой для подводных лодок. Но никогда ею не
был, так как оправдывал свое название... ходил в конвоирах.
     Во время гражданской войны "Конвоир" застрял  в Эстонии и получил новое
название "Лайне", что в переводе означает "Волна".
     "Лайне"  корабль неплохой, только  ход маловат  -  девять узлов. Но мои