-  Пока  типографию  не перебросят в  Кронштадт,  мне  тут абсолютно  нечего
делать.

     Начпо  кряхтел  и  покашливал,  он не решался  без комиссара  отпустить
редактора. А Радун был на Гогланде. Я пустил в ход хитрость:
     - Там я  наберу свежего  материала  и  согласую  с комиссаром,  как его
подать в газете.
     Этот  довод  Ильину  показался  более веским. Ему  нравилось,  когда  я
согласовывал материал с комиссаром.
     -  Ладно, отправляйтесь,  - сказал он.  -  Только не более  трех суток.
Пятнадцатого должна выйти газета.

     11 ноября. Я устроился на МО - 409. Командиром на этом катере лейтенант
Федоров.  Он мне разрешил  занять его тесную  каютку. Во время похода он всю
ночь будет стоять на мостике.
     В два часа ночи тральщики вывели нас за кромку льда.
     В нашем отряде четыре тральщика, эсминец "Стойкий",  минный заградитель
"Урал", госпитальный  транспорт  "Жданов",  лидер "Ленинград" и пять катеров
МО.
     Крупные корабли двинулись в путь строем кильватер, а наши катера шли по
бокам.
     Ночь выдалась тихой, морозной. Светила луна. Море едва колыхалось.
     Я часа два стоял на мостике, потом отправился спать.
     Корабли  шли  всю ночь и  утром очутились  около Гогланда. Это довольно
солидный, поросший лесом остров.
     Эскадра стала на якорь, а катера МО несут охрану.
     Я высадился на берег. Радун, увидев меня, похвалил:
     - Молодец  редактор! Хорошо,  что  сам газету  привез.  Политработникам
нужно оморячиваться. Хочешь на Ханко сходить?
     - Я с этой целью и прибыл сюда.
     - Тогда отправляйся с этим же конвоем. Вернешься с первой оказией.
     Раздав газеты комиссарам отрядов и дивизионов, я вернулся на МО - 409.

     12  ноября.  Синоптики  предупреждали о перемене  погоды,  но  командир
отряда, который  находится  на  эсминце  "Стойкий",  недоверчиво  отнесся  к
сообщению.  В  восемнадцать часов  он  поднял  сигнал "сниматься  с  якоря".
Корабли, построившись в походный ордер, легли курсом на Ханко.
     Погода начала портиться  катастрофически: через час на море уже бушевал
шторм  в семь  баллов, а через два - видимость  ухудшилась до такой степени,
что даже с близкого расстояния трудно было различить впереди идущие корабли.
     Флагман  зажег  кильватерные огни,  но и это  не помогло,  вскоре отряд
вынужден был  застопорить ход, так как пропали во мгле  тральщики. Двигаться
дальше без тралов командир отряда не осмелился.
     Катер наш так мотало, что командир эсминца  сжалился и приказал стать к
нему на бакштов.  Лейтенант  Федоров, конечно, обрадовался, но и на бакштове
стоять было трудно - дергало зверски и заливало.
     Ветер  усилился.  В  полночь   получили  приказание  командира   звена,
находившегося  на борту МО - 402, взять и его на  бакштов.  От  тяжести двух
катеров канат оборвался. Пришлось уступить место МО -  402, так как у него в
запасе был  стальной трос. Но и  стальной трос не выдержал двойной нагрузки:
лопнул как нитка. Мы  чуть не столкнулись, едва разошлись. Пришлось коротать
ночь в подвижном дозоре.
     Не  знаю,  как  я выжил  в  эту  ночь.  Все кругом  грохотало, стонало,
завывало. Вода летела снизу  и сверху, застывала на одежде  ледяной  коркой.
Отдыхать никто,  конечно, не  мог. На  койке  можно  было  удержаться только
привязанным. Душу и кишки выворачивало.
     Лишь в седьмом часу утра мы получили приказание флагмана:  передать БТЩ
- 211, чтобы он вышел в голову отряда и лег курсом на Гогланд.
     Предельно  измотанными  мы  возвратились  назад.  Штаб  совершил  явную
ошибку,  выпустив корабли в неблагоприятную  погоду в открытое  море. Больше
всех досталось, конечно, катерникам.
     Трюмы нашего МО полны воды.  Форпик затопило, катер  миль десять клевал
носом.  Хорошо, что  в тесной бухте  Гогланда  рядом оказалось  спасательное
судно. Его мощные насосы быстро откачали воду.
     Чуть живым и насквозь промокшим я сошел на берег и с трудом добрался до
землянки комендантской команды. Здесь переоделся в сухое и повалился спать.
     Во сне мерещилось, что и нары подо мной кренятся, как палуба в бурю.

     13 ноября.  В полдень ветер  изменил  направление  и начал  утихать. Но
синоптики хорошей погоды не обещали. Радун, узнав,  в каком виде я вернулся,
запретил идти в новый поход.
     - Не хочу терять редактора, - сказал он. - На Ханко пойдешь в следующий
раз.
     Так что мне не пришлось быть  свидетелем событий этой трагической ночи.
Все,  что происходило  в море,  я узнал от командиров МО, которые  ничего от
меня не утаили.
     В сумерки корабли  снялись с якорей и  вновь двинулись в путь в прежнем
порядке. Большой участок залива  прошли  спокойно.  Взрывы раздались, только
когда  начали  форсировать  обширное минное  поле  "Юминда",  перегородившее
залив.