У  ханковских минных  полей нас  встретил  сторожевик  "Лайна".  Финны,
видно, не ждали, что кто-нибудь  дерзнет пройти по минным полям в эти места,
и  не погасили  своих  маяков.  Поэтому  мы  благополучно  прошли к Ханко  и
укрылись за скалами.
     Утром    пристань   стала   людной.   Ханковцы   приходили   убедиться:
действительно ли  к ним пробились  корабли из  Ленинграда? Радовались бурно:
обнимали, качали нас, при этом выкрикивали:
     - Теперь мы не одни. Балтийский флот с нами!
     Сначала  на  тральщики  хотели  погрузить женщин, детей и  раненых,  но
пришел приказ взять на борт батальон хорошо вооруженных пехотинцев.
     Мы приняли на  борт двести пятьдесят бойцов со всем вооружением, другие
корабли примерно столько же. Как только стемнело, двинулись в обратный путь.
И опять проскочили опасное место полным ходом.
     У  Лавенсаари  нам   навстречу  попались  свои  БТЩ.  Увидев,   что  мы
возвращаемся с Ханко  невредимыми,  да еще  с войсками,  командиры  кораблей
выстроили свои команды по бортам и встретили нас приветственным "ура!".
     Приятно, когда тебя так встречают.
     Конец ночи мы простояли на якоре  в Кронштадте. А на  рассвете высадили
батальон ханковцев в Ораниенбауме. Прямо с кораблей они двинулись в бой.
     30  октября. После ужина я на катере отправился в Кронштадт, был в Доме
флота.  Там  видел   Всеволода  Вишневского  и  всю   писательскую   группу,
приписанную  к  политуправлению. Флотские литераторы  собираются  вместе  со
штабом покинуть Кронштадт и поселиться в Ленинграде на Васильевском острове.
     По  неосторожности я  сказал, что  не  понимаю писателей -  маринистов,
обитающих на суше  и  появляющихся на  кораблях в роли  пассажиров и гостей.
Надо иметь конкретное дело, быть участником, а не наблюдателем.
     Вишневский вспыхнул и спросил:
     - Надеюсь, ко мне это не относится?
     И, не дождавшись ответа, горячась, принялся рассказывать,  где и  когда
он плавал и на каких кораблях. Я не рад был, что затеял этот разговор.
     Все  крупные  корабли покидают Кронштадт. Они  будут рассредоточены  по
Неве и станут плавучими артиллерийскими батареями обороны города.
     Переезд штаба и политуправления Балтийского флота в Ленинград расстроил
некоторых кронштадтцев  и  вызвал разговоры:  "Не к  добру начальство удочки
сматывает. Видно, зимой нам достанется. По льду к Котлину легче пробраться".
     1 ноября. Сегодня мягкий зимний день. Снег влажный, тает.
     Все пристани и пирсы в Кронштадте заняты  разгружающимися транспортами,
баржами,  прибывшими с Бьеркского архипелага.  По  трапам  выводят  на берег
лошадей,  выкатывают легкие пушки, повозки. Лебедки  и краны  вытаскивают из
трюмов ящики, бочки, мешки.
     Многие   из  островитян  в  странной  форме:  шинели  на  них  серые  -
солдатские, а  брюки и шапки  черные -  матросские. Лица бледные, небритые -
видно,  во  время  перехода  сильно качало,  многих  пошатывает,  как  после
болезни.
     Встретил лейтенанта Панцирного. Он рассказал, как проходила эвакуация:
     - Прошлой  ночью  сильно  штормило. Мой  МО  шел в  охранении  сетевого
заградителя  "Азимута".  К  утру  ветер стих. Мне  приказали  войти в  бухту
Тиуриссари и  связаться  с  начальством на  берегу.  Этой бухты я  не  знал,
поэтому сыграл аврал и вошел со  всеми предосторожностями и пришвартовался к
пристани.
     Сойдя  на  остров,  -  продолжал  Панцирный, - я  доложил начальству  о
прибытии кораблей. Мне сказали, чтобы я на катер никого не брал, на нем - де
пойдет  командный  состав  - штабные  работники.  Надо  подготовить  каюты и
восьмиместный кубрик.
     - Есть, - сказал я. - Будет сделано.
     Возвращаюсь в бухту, а  там  уже  полно  разных судов. К  моему  катеру
швартуются  чумазые "ижорцы".  Думаю: "зажмут, не выберешься". И  пока  была
узенькая лазейка, я по этой  полоске свободной  воды выскользнул из  тесного
окружения и стал в сторонке, почти посреди бухты, на якорь.
     Суда  подходили  к пристани, принимали людей, снаряжение и,  не мешкая,
уходили из бухты.
     Зная, что катеру  придется торчать здесь до конца  погрузки, я разрешил
команде пообедать, а свободным от вахты - отдохнуть.
     У  самого,  после штормовой  ночи,  глаза  тоже  слипались. Оставив  на
мостике  помощника, я, не раздеваясь, завалился на  койку  и минут семьдесят
задавал храпака.
     Когда меня разбудили,  все транспорты, "ижорцы" и буксиры с баржами уже
ушли. Бухта опустела, кроме моего МО - ни одного корабля. А войска подходят.
Постепенно на берегу скопилось много пехотинцев.

     Ночь холодная. Светит луна. Пехотинцы, постукивая сапогами, толпятся на
пристани и ждут. Наконец они теряют терпение и кричат:
     - Эй, морячки! Чего вы там чикаетесь? Подходите, забирайте нас.
     - Мы не вас ждем, - отвечает боцман.
     - Как  это не  нас? А  ну,  подходи!  - закричал  кто  -  то  приказным
начальническим голосом. - Нечего волыниться!
     Тут мне пришлось встрять в разговор и объяснить, что мы в  распоряжении
командования и самовольничать не можем.
     - А  мы  вас из  пулеметов  пригласим, -  пригрозил тот же  решительный
голос. - Хотите продержать нас на острове, пока противник огня не откроет?