"Над Ленинградом  нависла смертельная опасность.  Очумелые гитлеровские
орды, несмотря на огромные потери, прут и прут. Они несут на штыках рабство,
нищету  и  позор.  Неужели мы  позволим  фашистской  чуме  осквернить  город
революции, город Ленина?
     Да никогда!
     Ни шагу назад. Враг должен быть  остановлен! А если мы  его пропустим -
нас проклянут матери, жены, дети. Нам не простят позора.
     Только победа!
     Грозен народ в своем гневе. На  защиту Ленинграда выйдут все от мала до
велика. Пока бьется  наше сердце, пока видят глаза,  а руки держат оружие, -
не бывать фашистской сволочи на Невском!
     Никакой пощады врагу!
     Не будем жалеть  ни  свинца,  ни  стали, ни  пороху.  Пусть  гитлеровцы
дрогнут от страха и захлебнутся кровью! Иного выхода у нас нет..."
     Не  успел я поставить завершающего восклицания,  как  послышался стук в
дверь. За мной прибежал секретарь политотдела.
     - Срочно к бригадному комиссару! - сказал он.
     "Видно, выговор получу, что своевременно не представился", - подумал я.
И захватив с собой передовицу, поспешил в штабную половину здания.
     Меня встретил черноглазый бригадный комиссар. Он явно куда - то спешил,
был в кожаном реглане и высоких охотничьих сапогах.
     -  Радун, -  коротко назвал он  себя  после моего представления.  - Мне
доложили, что типография уже прибыла. Сумеете сегодня выпустить газету?
     -  Навряд  ли, - ответил я.  - Надо установить  "американку", разложить
шрифты... Да и материала нет.
     - Не  очень  - то вы  мобильны, - заметил бригадный комиссар.  -  А нам
позарез необходимо печатное слово.
     - Может, листовку? - нерешительно предложил я.
     - Хм, листовку?.. А знаете, это еще лучше! Когда текст будет?
     - Он готов.
     Я показал ему незаконченную передовицу. Он тут  же  бегло прочитал ее и
сказал:
     - Мне нравится. Но не слишком ли краски сгустили?
     -  А  разве у  нас  лучше  положение? Правда и  откровенность действуют
сильней.
     -  Ладно, подписываю, -  согласился он с  таким видом, точно бросался в
омут будущих неприятностей. - Сколько к ночи дадите экземпляров?
     - Две тысячи, - наобум пообещал я.
     - Действуйте. Листовки раздадим бойцам на наших кораблях.
     Типографское имущество  прибыло на  двух  грузовиках. Его  разместили в
бывшей шкиперской кладовой.
     Я собрал свое "войско" и, рассказав о готовящейся переброске стрелковых
дивизий на помощь Ленинграду, спросил:
     - Сумеете сегодня для этих бойцов напечатать листовки?
     -  Дайте текст, наберем  за два  часа, - ответила рослая наборщица Тоня
Белоусова. - Ведь так, Катя? - спросила она подругу.
     -  Так, - отозвалась несловоохотливая Катя Логачева, прикрывая ладошкой
рот. У нее не  хватало  двух передних зубов, и она все время пыталась скрыть
свой недостаток.
     -  Какой разговор! Бойцы кровь проливают,  а мы что  же - прохлаждаться
будем? - добавила корректор Раиса Справцева. - Сделаем.
     - Ну, а мы -  как прикажут, - сказал худощавый тихоня печатник Архипов.
- Помогите только станину развернуть.
     - Тогда за работу! - скомандовал я.

     Наборщицы,  распаковав плоские ящики со  шрифтами,  принялись  набирать
текст листовки, а Клецко с Архиповым занялись установкой "американки".
     Через два  с  половиной  часа наша редакция  стала  выдавать  листовки,
сильно пахнущие керосином и краской.
     - Хорошо, что  с типографским душком, - нахваливал Клецко. - На закурку
не пойдут.
     Его почтальонский опыт нам очень пригодился: Клецко знал, куда и  каким
людям надо вручать пачки листовок, чтобы они  попали на корабли, участвующие
в операции.
     С последними пакетами я сам отправился в Ораниенбаум.
     Погрузка войск  шла  на всех пирсах. Затемнение строго  соблюдалось. На
верхних  палубах  не  разрешалось  курить  даже в  кулак. Нетерпеливые бойцы
роптали, а опытные следили за ними и приговаривали:
     - Лучше потерпеть часок, чем под обстрел попасть, да еще на воде.
     Разведка   противника  еще  не  приметила  погрузки.  По  всему  южному
побережью шла пальба, а  на ораниенбаумской  пристани  еще ни один снаряд не
разорвался.
     Корабли принимали  бойцов с вооружением и немедля уходили в залив, а их
место занимали новые тральщики, сторожевики и канонерские лодки.
     Я  понимал,  что  на затемненных  палубах  бойцы листовок  не  прочтут,
поэтому  весь  оставшийся  тираж  отдал  политрукам  стрелковых  батальонов,
которые переправлялись во вторую и третью очередь.
     Первая ночь прошла  благополучно, лишь в  полдень гитлеровцы обстреляли
ораниенбаумский  порт.  Но весьма неточно: ни  корабли, ни  хорошо укрытые в
верхнем парке бойцы не пострадали.