- А у меня  к вам небольшое дело. Надо переписать денежный аттестат. Он
у вас с собой?
     - Нет, - растерялась женщина, - я  документов не ношу. Придется сбегать
домой. На кого бы девочку оставить?
     И она глазами стала искать знакомых.
     -  Возьмите девочку  с  собой,  -  посоветовал  комиссар.  -  Мы тут ей
гостинцев принесли...
     Он повернулся  ко  мне, собираясь  нас познакомить.  Но жена  штурмана,
взглянув на меня, вдруг все поняла. Она не закричала, нет, а  лишь сдавленно
сказала: "Ой, что - то с Борей случилось!" - и опустилась на бровку дорожки.
     От недоброго  предчувствия у нее отнялись ноги. Они  ей не подчинялись.
Она с трудом поднялась только с нашей помощью.
     Взяв под руки, мы повели ее домой. Девочка уцепилась за руку комиссара,
жалостливо смотрела на мать и спрашивала:
     - Ты ножку ушибла, да? Тебе больно?...
     А та, в несколько минут постарев, шла стиснув зубы.
     Только  дома, узнав подробности о гибели мужа, она дала волю  слезам. А
мы  стояли истуканами, не  зная, как  быть, какие слова говорить в утешение.
Хорошо,  что  в  квартире  оказалась соседка.  Сердобольная женщина принесла
валерьянки и накапала в стакан с  водой. Жена штурмана выпила ее судорожными
глотками. Мы слышали, как стучали ее зубы о стекло стакана.
     Валерьянка, конечно,  не успокоила.  Соседка движением головы  указала,
чтобы мы удалились. Минуты через две она вышла в коридор и шепнула:
     - Пусть выплачется. А вы идите. Я присмотрю за девочкой.
     Комиссар объяснил ей,  какие справки нужно добыть для получения пенсии,
и, отдав принесенные продукты, пообещал зайти на следующий день.
     На улице он с укором взглянул на меня и сказал:
     - Эх, писатель, совсем ты не годишься для этих дел!
     20 августа. В Ленинграде строгое затемнение. На  улицах больше не горят
фонари. Окна домов не отражаются в каналах золотистыми  бликами: они наглухо
задрапированы шторами из плотной бумаги.
     Трамваи, в  которых  светятся  синие лампочки,  ползут по  улицам,  как
видения  подводного   царства.   Пассажиры  с   синими   лицами   похожи  на
утопленников.
     Автомобили имеют  только  два рыбьих  глаза, тускло  освещающих асфальт
перед колесами.
     В  облачные  вечера город погружается  в непроницаемую  мглу. В  первые
минуты, когда  глаза  еще не привыкли ко тьме, идешь как слепой с вытянутыми
вперед  руками.  Чтобы   пешеходы  не  сталкивались,  выпущены   специальные
обработанные фосфором значки, которые едва приметно мерцают.
     Во  время  воздушных   тревог   даже  курить   на  улице  воспрещается.
Обязательно окликнет дежурный.
     В городе введен комендантский час. Если хочешь куда-нибудь  пойти после
двенадцати, нужно знать пароль.
     По  ночам улицы пусты. Только  у  ворот  домов, под  синими лампочками,
сидят дежурные, обычно женщины или подростки. Они следят, чтобы из окон даже
в щелочки не проникал свет.
     По вечерам на  набережной  Невы полно женщин. Они приходят поглядеть на
корабли и моряков.
     У парапетов виднеются во  тьме притихшие  парочки.  У кораблей слышится
смех,  позванивание  гитар  и  мандолин.  На катерах  играют патефоны. Война
войной, а жизнь требует свое.
     Моряков,  сменившихся  с  вахты, невозможно  удержать на  кораблях, под
разными   предлогами  они  стремятся  на  берег.  Катерники  прямо  с  борта
перемахивают  через  парапет, где  их ждут знакомые девушки.  Дежурные  лишь
предупреждают:  "Любезничать  любезничай,  но  по первому  сигналу  будь  на
корабле!"
     Командиры стараются не замечать  мелких нарушений, многие сами не прочь
хоть  полчасика побыть с  любимыми  на берегу. Только неисправимые холостяки
недовольно ворчат о нарушении морского порядка.
     Набережная  мгновенно   пустеет,   когда   громкоговорители   объявляют
воздушную тревогу. Моряки бегом устремляются на свои  посты,  а женщины -  в
противоположную сторону: туда, где горят синие огоньки бомбоубежищ.
     Через три  - четыре  минуты все замирает в городе, только шарят по небу
зеленоватые щупальца прожекторов да слышится  четкое постукивание метронома,
отсчитывающего секунды.
     Медная песня горниста  - отбой воздушной  тревоги - радует  и  веселит.
Набережная опять делается многолюдной.
     И днем  около  кораблей  стоят родственники  моряков. Приходят  старики
узнать: не встречался ли кто с их сыновьями? Почему нет  писем?  Матросы как
могут успокаивают их:
     - Сейчас не до писем. А в море, как известно, почтовых ящиков нет.
     В один из дней в толпе среди любопытных женщин,  наблюдавших за  жизнью
матросов на "Полярной звезде", я узнал свою давнюю знакомую - Аулю Н.
     В юные  годы казалось, что меня влечет к ней. Это было летом. Мне тогда
шел шестнадцатый год, а ей - пятнадцатый. Впрочем, вначале я встречался не с
Аулей,  а  с  ее  черноглазой  сестрой  Тусей.  Но  однажды та не  пришла на
свидание, вместо нее явилась Ауля и смущенно сказала:
     - Туся сегодня не может... к ней из Ленинграда Вовка приехал.
     Ауля пришла в  хорошо отглаженном платье с белым воротничком. Волосы ее