В  последнем  кормовом отсеке  находился старший торпедист  Никитин. Он
тоже  упал.  Темнота мешала ему что  -  либо разглядеть.  Торпедист  нащупал
аварийный фонарик .и, не зажигая света, спросил:
     - Ребята, чего это нас тряхнуло?
     Его голос  заглушил плеск  воды, странное бульканье и свист.  Не  слыша
отклика,  Никишин  фонариком осветил отсек.  Луч  света уткнулся в комендора
Зиновьева,  который,  хватаясь  за  выступы  торпедного  аппарата,  старался
подняться.
     - Ве - ве, жив? - окликнул его торпедист.
     - Чуть  жив! - отозвался комендор. - Коленку больно ушиб.  Ноги дрожат,
встать не могу. Видно, на мине подорвались.
     - Где - то  у центрального отсека грохнуло, - согласился с ним Никишин.
- А что с Мазниным и Мареевым? Живы они?
     - Тут мы! - отозвался  Мазнин. - В ушах  звенит,  словно кто по  голове
ударил.
     Свет  фонаря  выхватил из  тьмы мокрые  и  бледные лица одного, другого
электрика.
     Вода лилась откуда - то сверху.
     - Подобрать инструмент и заткнуть трубы, - приказал Никишин.

     Все,  кто  был  в отсеке,  бросились заделывать  отверстия, из  которых
поступала вода:  закрыли пробками  вентиляцию, переговорную трубу,  цистерну
пресной воды, поджали люк...
     Никишин осветил  переборку  и  заметил  пробивающуюся  из  - под  двери
струйку  воды.   "Дверь  была  открыта,   -  вспомнил  он.   -  Видно,  сама
захлопнулась. Надо немедля задраить".
     Он  быстро  задраил дверь и тут же подумал: "А как  же в шестом отсеке?
Живы ли?" Он посмотрел в глазок, но ничего, кроме тьмы, не разглядел.
     Старший торпедист попытался связаться с соседями по телефону, и телефон
оказался мертвым: мембрана не вибрировала. "Затоплен  центральный отсек",  -
понял Никишин. Он вернулся  к  переборке и, постучав в нее разводным ключом,
громко выкрикнул:
     - Шестой отсек... Шестой! Кто жив? Жив кто? Отвечай!
     Через несколько секунд послышался  ответный стук и  едва  слышный голос
старшины электриков:
     - Живы  Биденко, Гординский  и я  - Милютин.  Четвертый  и пятый отсеки
затоплены. Соседей не слышим. У нас вода по грудь. Как у вас?
     - Что им  ответим? -  спросил Никишин у товарищей.  -  Может, впустим к
нам?
     Обитатели седьмого отсека молчали. Они понимали, что вместе с  соседями
в отсек хлынет и вода.
     - Если они  быстро  проскочат  и мы сумеем сразу  же задраить дверь, то
воды наберется по  пояс, не больше,  -  стал убеждать торпедист. - Вместе  и
погибать веселей.
     - Давай, - отозвался Мазнин.
     - Что будет, то будет. Откроем, - согласился Зиновьев.
     И  они  стали  отдраивать дверь.  А  Никитин  тем временем,  стукнув  в
переборку, крикнул:
     - В шестом! У нас воды мало. Приготовьтесь перейти в седьмой. Только не
мешкать!
     - Есть перейти! - радостно ответили три голоса за переборкой.
     Но  радость  их  была  преждевременной.  Взрывом   стальную  дверь  так
заклинило, что с места не могли сдвинуть ее ни лом, ни кувалда. Трудились до
изнеможения - и напрасно, усилилась лишь течь из - под двери.
     - В шестом! Попробуйте с вашей стороны  чем-нибудь таранить! -  крикнул
Никишин.
     - Пробовали... воды много... ничего не выходит!
     Отдохнув,  Мазнин  с  Зиновьевым  вновь  принялись  орудовать  ломом  и
кувалдой. Переборка  гудела,  вибрировала,  а  дверь не  колыхнулась, словно
приварилась.
     - Ребята! Попытайтесь зубилом  там, где заедает! - советовал Биденко из
шестого отсека. - Я уже на подставке стою, вода к горлу подходит!
     В ход были пущены зубила, но сталь оказалась столь крепкой, что зубила,
высекая искры, крошились.
     - Ну что -  ничего у  вас  не выходит?  - не слыша кувалды, спросили из
шестого отсека.
     - Не тревожьтесь, что-нибудь придумаем, - пообещал Зиновьев.
     - Спешите... иначе поздно, - просил Биденко. - Воздух утекает...  я уже
упираюсь головой в подволок.
     Ломом вдруг овладел Мареев и яростно  стал  колотить им в дверь, словно
собирался  пробить дыру. Он был в исступлении,  но товарищи не останавливали
его. Пусть хоть стуком подбадривает соседей. Но когда  Мареев  стал  долбить
палубу, Зиновьеву пришлось отнять у него лом.
     - Брось,  не психуй,  -  сказал  он.  - Без тебя  тошно.  Не  слыша  ни
всплесков, ни голосов в шестом отсеке, Никишин окликнул старшину:
     - Милютин! Как там у вас?
     - Воздух  убывает, - глухим голосом отозвался старшина. - Если сможете,
спасайтесь  сами...  О  нас не  думайте...  Прощайте,  товарищи! -  с тоской
выкрикнул он. - Да здравствует Родина!
     Что - то выкрикивали  и другие обитатели  шестого  отсека, но их голоса