пассажиров,  работники столовых пытались силой  выдворить  пообедавших, а те
отбивались, требуя добавок.
     Почти  на  каждой станции к теплушкам подходили санитары с носилками  и
снимали тяжело заболевших и умерших в пути.
     Никогда я так долго не добирался до Москвы. Видимо, во времена Пушкина,
когда ездили на перекладных, на подобное путешествие тратили меньше времени.
Прибыл я в наркомат предельно уставшим и голодным.
     Видя  мое  состояние, в  Главном  политуправлении  мне выдали талоны на
усиленное питание.
     Первым  делом я, конечно, отправился в столовую. Там заказал два первых
блюда, два вторых и три стакана компота. Но съесть все  это мне  не удалось.
За столом я потерял  сознание и попал в руки медиков.  Они выкачали  из меня
все, что я почти не разжевывая жадно глотал, иначе получил бы заворот кишок.
     Очнулся я  на  госпитальной  койке.  Два  дня меня  поили бульончиком и
рисовым отваром. А сегодня выписали, но посадили на строгую диету.
     Оказывается, я не исключение. Многие блокадники так же набрасывались на
еду и... попадали к медикам.
     Теперь  я в  столице. Здесь  тоже  слышу сигналы  воздушной  тревоги  и
бабаханье зениток, но они для меня - как эхо далекой войны. Кажется, что тут
жизнь абсолютно безопасна, хотя люди и в Москве погибают от бомб.
        "СНОВА В ЛЕНИНГРАДЕ"
     9 ноября  1943  года. В Москве  я  дневника не вел, не до  него было. В
дальние командировки эту толстую тетрадь не  брал. И вот лишь теперь, спустя
полтора года, делаю в ней новую запись.

     В  Ленинград я прибыл не случайно. Когда посылали меня на  Черноморский
флот, я заручился  словом начальника отдела печати Главного политуправления,
что  если  на  Ленинградском  фронте  начнется   подготовка   к  чему-нибудь
серьезному, то он непременно отзовет меня и пошлет на Балтику.
     В октябре меня вызвали из Поти в Москву.
     - Видите, я  не  забыл  вашу просьбу,  -  сказал  полковник Токарев.  -
Отправляйтесь на Балтику,  будете писать для "Красного флота" и для пресс  -
бюро.
     - А что готовится? - спросил я.
     -  Точно сказать не могу, - замялся он. - Все  делается  под величайшим
секретом.
     10  ноября.  Я  побывал  на  Песочной  улице  в   Пубалте.  Надо   было
представиться начальству и стать на довольствие.
     Начальник отдела пропаганды,  увидев  меня, кинулся обниматься. Это был
полковник Кирилл Петрович  Добролюбов. Как - то так получилось, что мы с ним
почти одновременно  попали в Главное политическое управление, но в Москве не
прижились, так как рвались в действующий флот. Добролюбову удалось вернуться
на Балтику,  а  я по  приказу укатил на Черное  море.  Мы давно не виделись,
накопилось много новостей. Первым делом  я  поинтересовался:  сколько  же  в
Ленинграде осталось населения?
     - К началу тысяча  девятьсот  сорок третьего  года  проживало  шестьсот
тридцать  семь  тысяч человек,  -  ответил  полковник.  -  И сейчас примерно
столько  же. За время блокады  вывезено  более миллиона  стариков и детей  с
матерями.  Оставлены  только  люди,   без  которых  нельзя  обойтись,  чтобы
сохранить город  и могла работать промышленность. Мы ведь  сами  изготовляем
боезапасы, автоматы, пушки и минометы. Даже за кольцо блокады посылаем.
     - А что в ближайшее время готовится?
     -  Вот  об  этом  не  спрашивай.  Командование   предупредило:  никаких
разговоров о  предстоящей операции.  Советую  побывать  на  малых  кораблях,
восстановить  старые  связи и... да что объяснять, сам  будешь в  курсе всех
дел, если голова на плечах.
     Став на довольствие в Пубалте, я отправился в редакцию газеты  "Красный
балтийский флот" и там неожиданно встретил молодого поэта  Севу Азарова.  Он
бывший одессит. Окончил Ленинградский  университет и надолго застрял в нашем
городе. Я знал, что Всеволод входит в писательскую опергруппу при Пубалте, и
спросил:
     - Ну, как вы тут эти полтора года жили?
     -  В трудах  и муках, - отшутился он. -  Как  только ты уехал,  нас  по
многотиражкам расписали. Мы с Кроном в  "Подводник Балтики" попали.  Жили на
плавбазе  "Иртыш",  это  мы Александра Ильича  Зонина  с  командиром  Л -  3
познакомили.  И он сумел уговорить Грищенко  взять его в  поход. Мы с  Сашей
Кроном собирались  действовать так же. Я  даже с командиром  С -  7  Лисиным
договорился.  Поехал к нему и...  подвернул  ногу, порвал сухожилие.  Вместо
разговоров о походе Лисин отвез меня в госпиталь на Марсово поле.
     Не успел я подлечить  ногу,  как получаю вызов  Вишневского.  В  Пубалт
пришел опираясь на  палку. Вижу, рядом  со  Всеволодом грустный  Крон стоит,
словно неприятную весть получил. А у Вишневского настроение приподнятое,  он
чем - то обрадован.
     - Друзья мои, я  вызвал  вас в Политическое управление Краснознаменного
Балтийского  флота не  для пустых  разговоров, а для очень важного  в  наших
условиях  дела,  -  официальным  голосом заговорил  Всеволод  Витальевич.  -
Приближается   двадцать  пятая  годовщина   Великой  Октябрьской  революции.
Командование  Балтийского флота  поручает нам  троим отметить ее  творческим
подвигом - интересной театральной постановкой. Трагедии не годятся. Трагедий
и так много в городе.