Сам же он уселся в кабину с шофером и злобно хлопнул дверцей.
     Мы действительно  стали колесить по городу. Сначала поехали к Обводному
каналу, в район Красноармейских улиц.

     Сугробы  со многих улиц  уже были убраны и во дворах  наведена чистота.
Трубы нигде не  дымились, поэтому  небо над  Ленинградом было  необыкновенно
чистым, а воздух по - весеннему прозрачен.
     Наша  трехтонка  останавливалась  то  у   одних  ворот,  то  У  Других.
Озабоченный  техник  выскакивал  из  кабины,  убегал  в  глубину   дворов  и
возвращался, сгибаясь под тяжестью узла или мешка. Бросая  ношу  в кузов, он
считал своим долгом сообщить мне:
     - Для семьи капитана Куракина... А это для тещи Лещинского...
     Я  заглянул  в один из узлов. В нем упаковано было меховое манто. "Кому
же понадобились весной зимние вещи? Врет  снабженец  и фамилии выдумывает, -
решил я. - Теперь понятно, почему ему не хотелось, чтобы я ездил по городу".
     С  Обводного  канала  мы  поехали в Нарвский район, затем  покатили  на
площадь Труда  и на Васильевский остров. На набережной  Невы, пока снабженец
бегал  по своим делам, я спрыгнул с кузова, чтобы размять  застывшие ноги. У
меня не было теплой обуви, я отправился в дальний  путь  в ботинках. И носки
были не шерстяные, а  простые,  бумажные. Чтобы не обморозить ноги, я уселся
на гранитный парапет и стал переобуваться - натягивать на ноги запасную пару
носков. Тут на меня и наткнулся технический секретарь нашего политотдела.
     -  Вы  еще не  уехали? - удивился  он.  -  А на ваше место  уже  пришел
редактор москвич. Вчера я его ставил на довольствие.
     И старшина  принялся выкладывать новости. Оказывается, пасхальный налет
авиации нанес немалый урон. На Неве пострадало несколько кораблей. Досталось
и  крейсеру "Киров". У Горного института  убит  командир отряда быстроходных
тральщиков  -  капитан третьего ранга  Лихолетов. Он приходил на  БТЩ  - 205
отметить  присвоение  кораблю  гвардейского  звания.  Едва Лихолетов сошел с
тральщика, как началась тревога. Если бы он вернулся на  корабль, то остался
бы жить. Но капитан третьего ранга решил укрыться под аркой ворот на берегу.
Взрывной волной  железные  ворота  сорвало  с петель,  и  они начисто снесли
голову прославленному моряку.

     Нелепо  погибают люди.  Ведь Лихолетов  воевал на тральщике  в Испании,
благополучно прошел сотни миль по минным полям, а смерть настигла на суше. И
похоронят его теперь не в море, а в братской могиле на кладбище.
     С Васильевского острова мы поехали на Петроградскую сторону, а затем на
Крестовский остров и Елагин. Здесь получили  груз: дюралевые листы  и  части
моторов.  Пообедать  не удалось.  Ночью  в столовую военторга попала  бомба.
Вместо  павильона  с  круглыми  столами  и  разноцветными  табуретами  зияла
глубокая воронка, заполненная водой.
     За черту города мы выехали  в сумерки.  У Ржевки  я  увидел,  что могут
наделать несколько  вагонов снарядов,  когда  в них  попадет  бомба.  Вокруг
виднелись  дома   с  сорванными   крышами,  пустыми  окнами  и   осыпавшейся
штукатуркой.  Деревья стояли без  ветвей,  со сломанными  верхушками, словно
здесь прошел ураган невиданной силы и все сделал мертвым.
     Машина,  скрипя  и  покачиваясь  из  стороны  в  сторону,   неслась  по
колдобинам   сильно  разбитой   дорога.  Трясло  и   подбрасывало  так,  что
приходилось   напрягать   мышцы  и  сжимать  зубы.   Чтобы  не  отбить  себе
внутренности, я собрал мягкие мешки и узлы в один  угол и улегся на них. Эта
постель  не  только смягчала удары, но и спасала от холодного пронизывающего
ветра.
     Мы проехали мимо затемненных домов Всеволожской, где когда -  то я  жил
на даче, и покатили дальше. Ехали долго, наконец  вдали замелькало множество
огней,  словно мы подъезжали к  большому городу. Огни роились,  вытягивались
цепочками,  набегали  друг  на  друга  и  расходились. Это мчались  по  льду
Ладожского озера  тысячи автомашин: в Ленинград с грузами, из Ленинграда - с
эвакуированными ранеными и истощенными жителями. Чтобы не попасть в полынью,
грузовики  катили с  включенными фарами, освещая  перед собой  узкие полоски
льда. Зрелище было захватывающим. Я давно не видел такой массы живых огней.
     Мы тоже  включили фары  и осторожно  спустились  с крутой горы к озеру.
Здесь  под  шинами  заплескалась, забурлила  вода.  Весна делала  свое дело:
кромка льда была залита вешними водами. Шины утопали в них.

     Казалось, что грузовики плывут по широкой реке и она клокочет под ними.
На легковушке тут уже не проедешь: зальет мотор.
     Преодолев широкую полосу  воды, мы сперва выкатили на прозрачный лед, а
затем  - на выбеленный  снегам. Дорога была просторной  и  хорошо укатанной.
Машина неслась на такой  скорости, что свистело в  ушах, и совсем не трясло.
Столь гладких дорог мне еще не доводилось видеть.
     В  двух  или  в трех  местах  нас  останавливали  регулировщики в белых
халатах и  показывали  на  переносные дощатые мостки, по  которым  грузовики
объезжали загороженные полыньи, образовавшиеся после бомбежек.
     На  льду  озера было холодней, нежели  на берегу.  Здесь щеки пощипывал
морозец,  над  головой  в  чистом  небе сияли  звезды,  дышалось  легче.  Мы
вырывались из мглы блокады на просторы Большой земли. От этого сердце билось
учащенней и невольно думалось: "Теперь выжил, уже не задушат голод и стужа!"
     Минут через  тридцать  под кузовом  заплескалась и  забурлила вода.  Мы
очутились на другом берегу Ладожского озера.