коридорных надзирателей, частенько рассказывал о реальных
боях, в которых он принимал участие, главным образом
в Шампани. Тогда же де Голль поделился товарищами новыми планами — начатой 
работой над своей первой книгой
?Разногласия у врага?10. Среди его первых слушателей — русский подпоручик 
Михаил Тухачевский.
?Это был молодой человек, аристократически-раскованный, худой,
но весьма изящный в своей потрепанной форме. Бледность, латинские черты лица, 
прядь волос, свисавшая на лоб, — придавали
ему заметное сходство с Бонапартом времен Итальянского похода
?11 — таким было первое впечатление, произведенное Тухачевским
на обитателей форта IX.
65
Его появление, по воспоминаниям, сопровождалось скандалом, впрочем, типичным 
для ?встреч? лагерных старожилов с новичком, приведенным под конвоем: ?Если у 
тебя есть компас и карты, бросай их! Тебя сейчас будут обыскивать!?12 Далее 
Тухачевский услышал обязательные для ?стычек? с немецкими надзирателями крики: 
?Боши! Мы вас "имеем"!? Франкофил Тухачевский органично вошел
в среду французских офицеров-пленников — в большинстве
своем аристократов. Тому способствовало и великолепное
знание языка. На французском он с детства говорил, как на родном.
?Он был очень симпатичным и охотно навещал своих французских
товарищей... охотно рассказывал... о своем детстве в Пензе, родне, воспитании, 
о французской или итальянской бабке, и все это без меланхолии?13.
Его дружба с де Голлем и Реми Руром была абсолютно закономерной. С де Голлем 
Тухачевского, несомненно, объединяло острое переживания происходящего, 
стремление
к активной деятельности и радикализм. Оба молодых пленника стремлись иметь 
суждение обо всем происходящем,
в пользу чего говорили и широкий кругозор, и уверенность
в себе. Не случайно французские приятели, шутя, ?перекроили? фамилию 
?Тухачевский? на ?Тушатушский?, то есть касающийся всего, обо всем имеющий 
мнение. Кстати одному из своих французских товарищей — капитану
де Гойсу — Тухачевский помог бежать, откликнувшись за него на поверке, 
благодаря чему пропажа пленника была
обнаружена не сразу, и он смог благополучно скрыться. Ставший впоследствии 
генералом, де Гойс и в 30-е годы с благодарностью вспоминал об ?обаятельном и 
мужественном
русском подпоручике?14.
Форт IX лагеря Ингольштадт был одним из самых суровых
по условиям в этой крепости. Да и у нее самой была недобрая слава. В 
отечественной историографии Первой мировой войны вопрос содержания русских 
офицеров-военнопленных
изучен слабо. Но, не получив представления об ?атмосфере повседневности?, 
невозможно анализировать
метаморфозы ментальности обитателей лагеря. Дета-
66
ли быта можно выяснить, изучая немецкие исследования, богатые материалы фондов 
и экспозиции Баварского музея
армии.
Каждому офицеру полагались кровать с матрасом и подушкой,
постельное белье и два одеяла. Стул и табуретка, устройства для подвешивания 
одежды и размещения пищевых
продуктов (шкаф, тумбочка или комод), бак для мытья, сосуд для воды, полотенце, 
стол, ведро. Предусматривалось
?достаточное отопление и освещение?15. В каждом
каземате размещались от трех до восьми офицеров, что трактовалось 
представителями дипломатических миссий
Красного Креста как ?страшная скученность?. Казематы
форта IX имели, например, площадь 12 х 6 м каждый, то есть 72 м2. В каждом — по 
7 офицеров, то есть на каждого
приходилось по 10 м2. В фортах наряду с помещениями, где был только холодный 
душ, имелись и другие, в которых
находились душ и ванна с холодной и горячей водой. На их работу военнопленные 
часто жаловались. Испанский
представитель посольства назвал ванное помещение ?плачевным?16. К физическим 
неудобствам добавлялись и нравственные:
?Офицеры были подвержены взглядам немецких солдат, которые
в любое время могли сюда войти, так как душевые имели разделительные
перегородки, но не имели дверей?17.
Заключенные могли обливаться холодной водой столь часто, как желали, но не реже 
?одного раза в неделю?. Эти регулярные процедуры были основанием для жалоб 
русских
военнопленных лагеря Ингольштадт своему правительству18.
Содержание офицеров оплачивалось из их жалования
в соответствии с чином, но изымать на эти расходы разрешалось не более половины 
денежного довольствия.
Французским и бельгийским офицерам оставшаяся
половина жалования выдавалась на руки, русские же не получали ничего — их 
жалование в Германию не переводилось.