бессилие даже облеченных государственной властью гражданских чиновников, их 
неспособность
воздействовать на происходящее на фронтах.
Члены Совещания по обороне в качестве рецепта сохранения
боеспособности армии видели
?бережливое расходование человеческого материала в боях при терпеливом ожидании 
дальнейшего увеличения наших технических
средств для нанесения врагу окончательного удара?13.
?Записка? членов Особого совещания, полученная в Ставке
и доведенная до сведения командующих фронтами, вызвала
со стороны последних саркастическое негодование. Выразителем
общей точки зрения стал генерал А. А. Брусилов*.
*Имя генерала А. А. Брусилова вошло в учебники истории прежде всего в связи с 
наступлением армий Юго-Западного фронта летом 1916 года. — так называемым 
Брусиловским прорывом. ?В ходе наступательной операции
русские армии (573 тыс. человек, 1770 орудий) прорвали позиционную
оборону австро-венгров (448 тыс. человек, 1301 орудие) и продвинулись
на 60—150 км, нанеся противнику огромный урон (1,5 млн. человек). Потери 
наступавших составили 0,5 млн. человек. Однако развить
не поддержанное другими фронтами наступление не удалось? (Российские
офицеры // Военно-исторический журнал № 1,1994, с. 49).
45
Он писал:
?Наименее понятным считаю пункт, в котором выражено пожелание
бережливого увеличения наших технических средств для нанесения
врагу окончательного удара. Устроить наступление без потерь можно
только на маневрах: зря никаких предприятий и теперь не делается, и противник 
несет столь же тяжелые потери, как и мы... Что касается до технических средств, 
то мы пользуемся теми, которые у нас есть: чем их более, тем более гарантирован 
успех; но чтобы разгромить врага или отбиться
от него, неминуемо потери будут, притом — значительные?14.
Вторил Брусилову главнокомандующий армиями Северного
фронта генерал Рузский, указавший в своем ответе,
что война требует жертв, и любой нажим в этом вопросе
на военачальников может привести к снижению инициативности. Более того, Рузский,
 не будучи уверенным,
?что с продолжением войны мы превзойдем своих противников в техническом 
отношении?, считал сбережение
людских ресурсов в таких условиях крайне невыгодным.
В таком контексте предложение ?заменить энергию, заключающуюся в человеческой 
крови, силою свинца, стали и взрывчатых веществ? выглядело даже наивным.
В войне 1914-1917 годов российское войско одержало несколько
больших побед — выиграв Галицийскую битву, осуществив
Брусиловское наступление и взяв Эрзерум. Выдержав
множество тяжких сражений, оно, увы, потерпело судьбоносное поражение в 
Восточной Пруссии и потеряло в 1915 году Польшу и Галицию. С этого перелома 
начался окончательный крах царской армии, уже неостановимый, достигший пика к 
1917 году. (Об этом — в главе ?1917 год?.)
Тухачевский был участником первого наступления армий
Брусилова и Рузского в Галиции, наступательных операций
русских войск в Польше, то есть того периода войны,
когда она носила маневренный, наступательный характер, когда боевой дух войск 
был максимально высоким.
Он провел в окопах Первой мировой семь месяцев, ставших для него хоть и 
коротким, но насыщенным и успешным
боевым опытом. Увиденное в эти месяцы явилось для наблюдательного, получившего 
прекрасную теоретическую
подготовку молодого офицера примером катастро-
46
фической ?недееспособности? армейского руководства в новых условиях. Всегда 
подчеркнуто критично относившийся
к Николаю II и его генералам, самоуверенно рассуждавший
о реорганизации армии, юный Тухачевский смог теперь не из учебного класса и не 
с парадного плаца, а из окопа наблюдать за ситуацией, анализируя происходящее 
на уровне микро- и макросоциума. Топчась в слякоти польских полей и перелесков, 
ночуя под мокрым снегом Ивангорода, можно согревать себя мыслями о грядущих 
свершениях, выстраивать боевые операции, которые в совсем
недалеком будущем, конечно же, станут реальностью.
Но, обладая живым умом и кругозором, даже будучи всего лишь подпоручиком, 
выпущенным на поле боя прямо
из училища, нельзя не видеть иррациональности происходящего.
Тухачевский, разумеется, не мог знать о переписке
гражданских и военных властей о ?сбережении человеческого материала?, не имел 
общефронтовых сводок,
но из своего окопа он видел красноречивую военную повседневность. Он в этом 
отношении был, как сказали бы в советское время, ?типичным представителем? 
либерального
молодого офицерства, начавшего анализировать кризис и приходившего ко все 
большему разочарованию. Впрочем, личная судьба подпоручика складывалась более 
чем удачно. ?Стык? двух реальностей — внешней, социальной, и внутренней,