Однако, как это уже известно читателю, коварство обошлось врагу недешево.




ПОГРЕЙСЯ ВОЗЛЕ ПЕСНИ


Погода испортилась. Днем моросит дождь, к вечеру подмораживает. Туман белым 
пологом закрывает аэродром. Иногда он такой густой, что в трех шагах ничего не 
видно. Мы уже второй день не летаем. 

Сегодня 6 ноября — канун двадцать четвертой годовщины Октября. Говорят, к нам 
приезжает известная певица Клавдия Шульженко, и все спешат в клуб на концерт. 

Мы с Дуком только что закончили оформление праздничного номера нашей стенной 
газеты «За Родину!». Женька сразу же умчался к друзьям. Я намеревался идти в 
клуб вместе с Чепелкиным. Но и он как сквозь землю провалился. Встречаю 
инженера Сергеева, спрашиваю, не видел ли он Чепелкина. 

— В капонире на самолете, — говорит мне Сергеев на ухо. 

Прибегаю в капонир. Петро сидит в кабине. На голове у него шлемофон. 

— Это что — ночное дежурство? А если нет, то по чему в клуб не идешь? 

— В клуб потом. Дай послушать, В Москве торжественное собрание идет. 

— А разве наша станция принимает Москву? 

— Да, когда Ленинград транслирует. Я вот покрутил ручки и поймал. Правда, 
временами помехи. 

Чепелкин выворачивает левое ухо шлемофона. Я пытаюсь слушать вместе с Петром. 
Но это очень неудобно. Нет, уж лучше перейти к своему самолету. 

Мы с Грицаенко пускаем в ход запасной аккумулятор, тоже включаем радио и слышим 
знакомый голос Сталина. 

В докладе речь идет о причинах наших временных неудач, о том, что фашисты еще 
превосходят нас в танках и что необходимо ликвидировать это преимущество врага. 
Сталин говорит о сущности национал-социализма, сущности гитлеровской фашистской 
партии. Она охарактеризована как партия врагов демократических свобод, партия 
средневековой реакции и черносотенных погромов... 

Я слушаю доклад и думаю, думаю. Вот идет жестокая битва, в которой решается 
судьба Родины. Враг у ворот Москвы, и все же в ней по традиции проводится 
торжественное заседание, посвященное двадцать четвертой годовщине Октября. О 
чем это свидетельствует, как не о нашей силе! Советское правительство, 
Центральный Комитет нашей партии твердо верят в то, что ненавистные фашистские 
захватчики будут наголову разгромлены!.. 

Пользоваться радиостанцией самолета на земле категорически запрещено. Поэтому, 
как только появляется дежурный техник (он пришел закрыть стоянку и сдать ее под 
охрану), я поспешно выключаю радио и выскакиваю из кабины. Ко мне подходит 
Чепелкин: 

— Ну как? 

— Да немного послушал. Жаль, что помехи... 

— А про Геринга-то слышал? Во гад кровожадный, во людоед-то!.. Убивайте, 
убивайте, говорит, я за все отвечаю... Выходит, убийцы у власти... Ничего, 
доберемся и до них... Да, время-то! — Чепелкин смотрит на часы. — Мы, наверно, 
еще на концерт успеем. Пошли скорей!.. 

— Идите, а я вас догоню! — кричит нам вслед Грицаенко. 

Тропинка, ведущая в клуб, петляет между соснами. За разговором о московском 
торжественном заседании мы и не заметили, как подошли к зданию клуба. 

Народу в зале — не протолкнуться. Клавдия Шульженко в сопровождении 
джаз-оркестра под управлением Владимира Коралли исполняет веселую песенку 
«Курносый». В клубе холодно. Зрители одеты по-зимнему, а артисты выступают 
налегке, будто на летней эстрадной сцене. На Клавдии Ивановне легкое 
безрукавное платье. Ей бы теперь теплый пилотский реглан!.. 

Едва Шульженко заканчивает песню, как в зале раздается гром аплодисментов. То и 
дело слышатся возгласы: «Бис!.. Клавдия Ивановна, бис!..» Выйдя из-за кулис,