- Жить надоело. 

- Товарищ старший лейтенант, - полушепотом докладывал мне дежурный по кораблю. 
- На лодку просит разрешения пройти учитель... тот... Рождественский. 
Пропустить? 

- Зачем ему? - удивился я. 

- Говорит: решил уехать домой, хочет проститься с друзьями... - С какими 
друзьями? 

- С дядей Ефимом, они соседи, и еще... с другими рабочими... 

- А Ефим Ефимович не хочет выйти к нему? 

- Там, говорит, темно. Затемнение же, кругом ни зги не видать. Потом, он 
говорит, хочет и с нами со всеми проститься... 

- Куда он едет? 

- Говорит, домой. В Белоруссию, наверное... Алексей Рождественский после 
освобождения Западной Белоруссии Советской Армией приехал в Севастополь и 
поступил на работу по специальности - преподавателем средней школы. Будучи 
честным тружеником, Рождественский быстро завоевал авторитет и у детей, и у 
благодарных родителей. 

- Пусть пройдет! - разрешил я. 

- Есть! - коротко ответил дежурный и выбежал из отсека. 

Обойдя помещения носовой части корабля, я направился в центральный пост и у 
трапа входного люка лицом к лицу столкнулся с запыхавшимся Рождественским. 

Высоко подняв голову, он пистолетом направил на меня свою седую козью бородку и 
хотел что-то сказать, но я опередил его: 

- Здравствуйте, Алексей Васильевич! Что с вами? На вас лица нет. 

- Неудобная лестница... крутая очень, - он бросил взгляд на вертикальный трап, 
соединяющий центральный пост с боевой рубкой. 

- Это с непривычки, Алексей Васильевич. А мы вот считаем, что он очень удобный. 
На корабле есть трапы гораздо менее удобные... Вы ищете Ефима Ефимовича? Он, 
наверное, в машинном отсеке, - я показал в сторону кормы. 

Осунувшееся лицо, потускневший взгляд и озабоченный вид Рождественского 
говорили о том, что дело здесь не только в усталости от подъема по неудобному 
трапу. 

- Вы чем-то очень озабочены, Алексей Васильевич, - заметил я. 

- Как же, как же, товарищ... старший лейтенант. Война ведь началась... да какая 
война! С каким врагом! Не могу быть спокойным... 

- Враг как враг, Алексей Васильевич, фашистская Германия, - вмешался в разговор 
вошедший в это время в отсек Иван Акимович. 

- В том-то и дело, что Германия. - Рождественский повернулся в сторону 
Станкеева. - Будь это другая страна, мы могли бы победить... 

- Здра-а-вствуйте! - протянул Иван Акимович. - А Германию, вы думаете, мы не 
победим? 

- Да... откровенно говоря... трудно будет, очень трудно, если даже и победим. 

Все переглянулись. Вахтенный матрос прыснул, но, встретив суровый взгляд 
дежурного, подавил смех. 

- Да, будет трудно, но мы победим! Непременно победим, Алексей Васильевич! Это 
точно! И не надо опускать голову. Я всегда считал вас оптимистом. 

- Эх, милый мой, трусливый оптимист хуже любого пессимиста... 

- А вы что - считаете себя трусом, так? - смеясь, бросил Станкеев. 

- Да, я, пожалуй, скорее труслив, чем... храбр. 

- Напрасно вы поддаетесь панике, Алексей Васильевич. - Иван Акимович нахмурил 
брови. - Я бы постеснялся на вашем месте. Все уважают вас за ваш честный труд,