Матрос ерзал на месте. 

- Больше этого не будет. Поверьте... 

Несколько глубинных бомб были сброшены, видимо, только затем, чтобы отогнать 
нас от поврежденного транспорта. Преследования за нами мы не замечали. Пройдя 
еще около часа под водой, "Малютка" всплыла и, бесшумно рассекая морскую гладь, 
направилась на восток, к родным берегам. 

Появилась возможность сравнительно спокойно проанализировать наши действия за 
день. Стоя на мостике "Малютки", я долго перебирал в памяти события этого дня. 
Подробно и критически взвешивая каждое свое действие, я с горечью обнаружил, 
как много я допустил про. махов. "Ведь если бы не было этих элементарных ошибок,
 транспорт был бы потоплен, а лодка не подвергалась бы угрозе погибнуть от 
взрыва собственной торпеды", - раздумывал я и не находил себе оправдания. 

- Товарищ командир, снизу докладывают: радиограмма передана, квитанция получена,
 - прервал мои размышления вахтенный. 

Перевалило уже за полночь, когда я, наконец, спустился в центральный пост и 
пошел в свою каюту. Но в отсеке меня встретил матрос Свиридов и попросил 
взглянуть на очередной боевой листок. 

Листок открывался большой карикатурой: "Малютка" изображалась в виде крокодила, 
проглатывающего баржу. Внутри крокодила были отсеки. В одном из них сидел 
трусливый Поедайло и, закатив глаза, молился изображению буйвола, по самые рога 
погрузившегося в воду у берега нашей протоки. Механик и боцман с самодовольными 
улыбками смотрели друг на друга. Впрочем, всех подробностей я даже не успел 
рассмотреть. Карикатура мне не понравилась. 

- Мне кажется, здесь пахнет бахвальством, товарищ комсорг. А как вы считаете? - 
спросил я. 

- Немножко есть, - нехотя согласился Свиридов, - зато смешная. 

- По-моему, и с Поедайло вы переборщили. Не стоит его так... 

- Нет, стоит, стоит, товарищ командир. Он такой болтун! Его ничем не проймешь. 
Разрешите, товарищ командир? 

- Что разрешить? - не понял я. 

- Пробрать его. 

- Проберите, кто вам запрещает?! Но имейте в виду, Поедайло сам очень сильно 
переживает... и надо знать меру во всем. 

- Есть, товарищ командир! - у Свиридова заблестели глаза. - Переделать 
карикатуру. 

- Ладно, оставьте так. Жалко, много труда затрачено. Кто рисовал? 

- Костя Тельный. Ему старшина Гудзь, правда, помогал... Учит любить труд, - с 
усмешкой пояснил комсорг. Не успел уйти Свиридов, как явился Каркоцкий. Он 
доложил о неправильном поведении части подводников. Особенно ему не нравился 
Гудзь, который излишне нервировал своих подчиненных. 

- Надо бы пробрать как следует этого губернатора отсека, - закончил парторг. 

- Поговорите с Цесевичем, - посоветовал я. - Поставить на место старшину, 
конечно, следует, но пусть это сделает сначала его непосредственный начальник. 
Если не поможет, пустим в ход тяжелую артиллерию общественности. 

Разговор коснулся и Поедайло. Каркоцкий считал, что "Малютку", как подводную 
лодку, одержавшую первую боевую победу, в базе будут встречать с большим 
почетом. И люди, склонные к зазнайству, могут не в меру распоясаться. Под 
такими людьми старшина имел в виду прежде всего Поедайло. 

- Раз он трус, то, конечно, зазнайка и пьяница, - утверждал парторг. 

- У нас он еще ни разу не напился. 

- У нас он еще ни разу и не увольнялся... 

- Напьется, посажу под арест. 

Каркоцкий был прав: в базе нас встретили с большими почестями. Несмотря на 
ранний час, подводники всего соединения выстроились на палубах кораблей, 
украшенных флагами расцвечивания.