двинется сначала в южном направлении и вечером расположится в районе Пайца, со 
штаб-квартирой севернее, в Шенхее{414}. Разумеется, гнев Буняченко никак не 
относился к майору Швениингеру, который пользовался исключительным доверием 
штаба дивизии (даже подполковник Артемьев, человек весьма своенравный, после 
войны писал о "большой помощи", которую немецкий майор оказал русским){415}. 
Буняченко резко возражал против подчинения своей дивизии, "привыкшей к совсем 
иному обращению", немецкому командиру. По его требованию Швеннингер немедленно 
отправился в штаб 5-го армейского корпуса, но переубедить командующего и штаб 
ему не удалось. Лишь прибывший вскоре генерал-фельдмаршал Шернер, прислушавшись 
к доводам Швеннингера, что дивизия вряд ли сумеет развернуться во всю боевую 
мощь в районе 5-го корпуса, отменил приказ о подчинении русских 275-й пехотной 
дивизии, но принимать окончательное решение относительно русских отказался. 

Буняченко же не замедлил воспользоваться полученной отсрочкой и предпринял 
собственные шаги. 15 апреля после совещания со своими командирами он поручил 
Швеннингеру сообщить в 5-й корпус, что "по зрелом размышлении" он, Буняченко, 
пришел к выводу, что может выполнить либо приказ Власова, которому он 
подчиняется, либо немецкий приказ о походе на юг{416}. В подчинение же к немцам 
он перед тем поступил лишь временно, при выполнении приказа об атаке южнее 
Фюрстенберга. Кроме того, Буняченко просил Швеннингера передать командующему, 
генералу Вегеру, что 1-я дивизия в полном составе сосредоточивается в районе 
Пайца: 

Я нашел место, где мы будем ограждены от всех опасностей... благодаря лесу нас 
не смогут засечь с воздуха, а наша противотанковая оборона, штурмовые орудия и 
танки расположены так, что мы в состоянии отбиться от всяческих атак, в том 
числе и от прорыва вражеских танков. 

Русские прекрасно понимали, что немцы расценят их поведение как мятеж. 
Начальник штаба подполковник Николаев был очень обеспокоен, как бы за это не 
пришлось отвечать лично Швеннингеру, и настоял на том, чтобы дать ему с собой 
рацию - для связи в случае необходимости с дивизионным штабом. "Мы вас тогда 
вытащим", - сказал он немцу. Этот эпизод прекрасно иллюстрирует, насколько 
сложны и запутаны были отношения в тот период: русская союзная дивизия была 
готова принять меры против немецких военных властей для освобождения начальника 
приданной ей немецкой группы связи, майора немецкого генштаба! Но когда утром 
16 апреля Швеннингер прибыл на командный пункт 5-го корпуса, 1-й Украинский 
фронт маршала Конева как раз перешел в наступление в районе 4-й танковой армии 
между форстом и Мускау и добился первых прорывов. Тем не менее в дневнике 
боевых действий штаба ОКВ за тот день отмечалось, что ожидается прибытие "600-й 
(русс.) дивизии"{417}. Однако в такой обстановке командир корпуса никак не был 
заинтересован в концентрации в своем тылу сил, в надежности которых он мог 
сомневаться. Он попросил по телефону, чтобы группа армий разрешила дивизии 
двигаться дальше и, по словам Швеннингера, явно был не прочь "избавиться от 
этого непрошенного гостя". Таким образом, только упорству Буняченко дивизия РОА 
обязана тем, что генерал-фельдмаршал Шернер и командование группы армий "Центр" 
отказались от намерения бросить дивизию на опасный участок фронта к юго-востоку 
от Котбуса, тем самым обрекая ее на неминуемую гибель. 

Конечно, разрешение на продолжение похода на юг не означало, что группа армий 
окончательно отказалась от мысли об использовании русской дивизии на фронте. 
Совсем наоборот - Буняченко еще не раз пришлось сопротивляться попыткам Шернера 
подключить русских к немецкому фронту обороны, причем он отнюдь не всегда 
сообщал начальнику немецкой группы связи свои истинные намерения. Едва 
ускользнув от 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов, 1-я дивизия РОА в 
боевом порядке, обеспечивая защиту обращенных к врагу левых флангов от 
неожиданных танковых атак, 16 апреля прибыла в Зенфтенберг, а 17 - в 
Хойерсверда{418}. Но вместо того, чтобы согласно последнему приказу группы 
армий отклониться резко на восток и занять оборонительную позицию у Козеля, 
северо-западнее Горлица, Буняченко продолжал идти в южном направлении и 18 
апреля достиг Каменца. Командующий группы армий, казалось, смирился с этим 
самоуправством и не возражал против похода дивизии в Богемию, несмотря на 
указание фюрера от 1 февраля 1945 года, запрещающее перевод добровольцев 
славянского происхождения в протекторат во избежание возможного братания с 
чехами{419}. Однако генерал-фельдмаршал Шернер потребовал погрузить дивизию на 
железную дорогу в Радеберге, под Дрезденом. Это опять же никак не могло 
понравиться Буняченко, который еще в марте, перед походом дивизии на Одерский 
фронт, возражал против перевозок своей дивизии в поездах, опасаясь, что это 
отрицательно повлияет на сплоченность и боевой дух солдат. Поэтому, вступив 19 
апреля в Радеберг и устроив штаб-квартиру в Уллесдорфе, он отказался провести 
погрузку под предлогом, что место посадки якобы находится под угрозой нападения 
противника. Вопреки приказу, дивизия отправилась на юго-запад и 22 апреля 
достигла Бад Шандау. 

Здесь Шернер предпринял еще одну попытку отправить русских на восток, на фронт. 
23 апреля он послал Буняченко приказ о занятии дивизией промежуточной позиции у 
Хайды, к северу от Богемского Лейпа. Приказ был отправлен в обход немецкой 
группы связи, через офицера связи майора Нейнера. (Майору Швеннингеру в группе 
армий больше не доверяли, упрекая в том, что он утратил независимость суждений 
и находится "под сильным влиянием" Буняченко{420}.) Буняченко сделал вид, что