начальника штаба РОА и заместителя главнокомандующего генерал-майора Трухина, 
получавшая в день до 500 писем, заявила 16 декабря 1944 года в газете "Воля 
народа", что не в состоянии обрабатывать все заявления{327}. А 23 декабря 1944 
года президиум КОНР был вынужден объявить в печати о невозможности учесть все 
просьбы о приеме в РОА. Тех, кто не попал в армию, должна утешать мысль о том, 
что судьба Освободительного движения решается не только в боях на фронте, но 
также и в тылу, в самоотверженной работе в промышленности и сельском 
хозяйстве{328}. 

В это же время, в декабре 1944 года, полковник Зверев объезжал лагеря 
военнопленных в Норвегии, вербуя добровольцев в РОА. "Тысячи советских 
военнопленных" - цифра колеблется от 10 до 20 тысяч - заявили о своей 
готовности вступить в РОА, среди них было немало советских солдат, совсем 
недавно попавших в плен. Эти цифры, о которых Зверев и его спутник, бывший 
комендант Ленинграда полковник Ананьин, объявили на пресс-конференции в Осло, 
вызвали пристальное внимание всей норвежской прессы{329}. Цифры эти не были 
преувеличены - доказательством тому могут служить слова генерала 
добровольческих соединений в ОКХ Кестринга. 

Скептически настроенный в отношении власовского движения, генерал, тем не менее,
 говорит о "десятках тысяч добровольцев, готовых встать под знамена Власова". 
Правда, Кестринг не санкционировал перевода военнопленных из Норвегии в 
"Германию, представляющую собой сейчас котел ведьм", - по той простой причине, 
что "из-за нехватки оружия им тут все равно нечего делать"{330}. Начальник 
личной канцелярии Власова полковник Кромиади в своих воспоминаниях пишет о том, 
как нищие военнопленные и восточные рабочие отдавали на нужды Русского 
освободительного движения последние гроши и ценности{331}. 

Таким образом, можно с полным основанием утверждать, что трудностей с личным 
составом не было. Однако ощущался недостаток в специалистах по различным родам 
оружия. Покажем на примере ВВС, как в РОА решали эту проблему. Когда в конце 
октября 1944 года было принято окончательное решение о формировании ВВС, личная 
канцелярия Власова опубликовала объявление о наборе в русской газете{332}. В 
ближайшие дни о своей готовности служить в РОА заявили около двух тысяч 
летчиков, штурманов, бортовых стрелков, техников, зенитчиков и других 
специалистов. Недостающие три тысячи рядового персонала инспектор по 
иностранным кадрам Люфтваффе "Восток", по предложению полковника Мальцева, 
собирался набрать из 22 500 русских добровольцев и 120 тысяч военнопленных, 
которые в то время еще воевали в Люфтваффе и составляли значительный процент 
обслуживающего персонала в зенитных батареях и строительных частях. Конечно, 
это вовсе не означает, как пишут некоторые авторы, что Геринг предоставил 
Власову полномочия командовать лишь теми советскими военнопленными, которые 
"использовались в качестве рабочих в Люфтваффе". Главнокомандующему ВС КОНР 
было дано право "по договоренности с частями вермахта и их службами согласно 
установленным правилам" проводить вербовку и призыв в армию. Что касается ВВС, 
то рейхсмаршал в приказе от 19 декабря 1944 года санкционировал проведение 
вербовки добровольцев среди "русских военнопленных и хиви". При штабах 1-го, 
4-го, 6-го и 10-го воздушных флотов, а также при других штабах были 
организованы сборные пункты и немецко-русские мобилизационные комиссии{333}. 
Как 10 марта 1945 года сообщал генерал-лейтенант Ашенбреннер начальнику 
генштаба ОКЛ, мобилизация в военно-воздушных частях и лагерях военнопленных 
проходила в целом "очень успешно". 

Однако с января 1945 года ситуация несколько изменилась. Военное положение 
ухудшалось, и советские военнопленные стали относиться к РОА гораздо 
сдержаннее{334}. Показательно, что после успешного советского зимнего 
наступления резко снизилось число советских перебежчиков. Если еще в декабре 
1944 года на семь военнопленных приходился один перебежчик, то в январе 1945 
года соотношение уже совсем другое - один перебежчик на 26, а в феврале - на 29 
военнопленных; правда, в марте пропорции опять меняются: один перебежчик на 14 
военнопленных{335}. Впрочем, по сравнению с союзными армиями на немецком 
Западном фронте число перебежчиков в Красной армии по-прежнему оставалось 
поразительно высоким. Так, по неполным сведениям, из взятых в плен в декабре 
1944 - марте 1945 года 27 629 красноармейцев не менее 1710 были перебежчиками, 
тогда как из 28 050 американских, английских и французских солдат, взятых в 
плен во время немецкого наступления в Арденнах в декабре 1944 - январе 1945 
года, перебежчиков было всего лишь пять. Следовательно, даже победоносное 
продвижение Красной армии не помешало тому, что из каждых 16 советских 
военнопленных один был перебежчиком, тогда как среди союзников, взятых в плен 
во время отступления западных держав, один перебежчик приходился на 4 692 
пленных, иными словами - на 330 советских перебежчиков приходился один 
перебежчик от союзников. Даже в феврале 1945 года, например, из 85 
военнопленных особого лагеря отдела иностранных армий Востока в Луккенвальде, 
где работала комиссия РОА под руководством подполковника Сахарова и старшего 
лейтенанта Лемухина, 22 человека тут же заявили о готовности вступить в 
РОА{336}. Но вообще в начале 1945 года советские военнопленные проявляли 
большую осторожность при решении вопроса о вступлении в РОА. Об этом 
свидетельствует опыт майора Теникова и лейтенанта Агеенкова, проводивших 
вербовку в районе зенитных групп Штуттгарт и Швейнфурт (21-я зенитная 
дивизия){337}.