могли заставить столь выдающегося военачальника выступить против советской 
власти. Как объясняет Эренбург, Власов - "не Брут и не князь Курбский... 
убеждений у него не было - было честолюбие", а за заявлениями Власова по радио, 
что он "жаждет освободить Россию от большевиков", скрывалось лишь желание 
самому стать "главнокомандующим или военным министром обкорнанной России под 
покровительством победившего Гитлера". Тем не менее, как узнает советский 
читатель, "Власову удалось набрать из военнопленных несколько дивизий". Отрицая 
политическое значение власовского движения и совершенно необоснованно утверждая,
 что Власова давно забыли даже его прежние сторонники на Западе, Эренбург, 
однако, позитивно оценивает военные полководческие таланты генерала. Этим и 
интересна его позиция: советские авторы, как правило, всячески стараются 
выставить Власова в самом невыгодном свете и оспорить его военные заслуги. 

Ради этой цели они не гнушаются ничем. Например, на Власова возлагается главная 
ответственность за провал попытки прорыва блокады Ленинграда в первой половине 
1942 года. Высшие офицеры, такие как маршал Советского Союза К. А. Мерецков - в 
то время главнокомандующий Волховским фронтом и непосредственный начальник 
Власова, и маршал Советского Союза А. М. Василевский - в то время 
уполномоченный Ставки на Волховском фронте, своими авторитетными именами 
подтверждают общепринятую уничтожи-тельную оценку. "Кто не слыхал о власовцах, 
этих изменниках родины, презренных наймитах наших врагов?" - риторически 
восклицает Мерецков{777}. Однако все, что могут сказать оба советских маршала о 
своем бывшем коллеге, настолько мало связано с действительностью, что их 
утверждения с легкостью опровергаются фактами. Согласно "Истории Великой 
Отечественной войны" Власов оказался предателем родины и своей трусостью и 
бездарностью в значительной степени содействовал неблагоприятному исходу 
операции под Любаныо и тем самым гибели подчиненной ему 2-й ударной армии, 
главной ударной силы Волховского фронта{778}. Однако даже из мемуаров Мерецкова 
"На службе народа"{779} и Василевского "Дело всей жизни"{780} следует, что, 
когда в марте 1942 года генерал-лейтенант Власов был назначен командующим 2-й 
ударной армией, наступление на Волховском фронте давно прекратилось, немцы 
перешли к контратакам и о прорыве Ленинградской блокады в тот момент уже не 
было и речи. 24 апреля 1942 года генерал армии Мерецков писал в Ставку, что 2-я 
ударная армия совершенно измотана, не способна ни на наступление, ни на оборону,
 и просил, во избежание катастрофы, немедленно ее оттянуть. Однако Ставка 
Верховного Главнокомандования, пребывая в уверенности, что под Ленинградом 
будет достигнута большая победа, не только не отдала такой приказ, но наоборот 
- приказала продолжать наступление на Любань. Только через несколько недель, 21 
мая, когда было уже поздно, пришел приказ о прекращении военных действий и 
отводе войск. 8 июня Ставку заботил уже лишь вопрос о том, как спасти войска от 
окружения, пусть даже ценой потери боевой техники. К тому моменту, как показал 
генерал-майор И. М. Антюфеев, командир 327-й стрелковой дивизии, которому 
самому после немецкого плена пришлось защищаться от подозрений в измене родине, 
солдаты были измотаны до такой степени, что о нормальных боевых действиях 
нечего было и думать{781}. Так что причиной гибели 2-й ударной армии стала не 
мнимая некомпетентность генерала-лейтенанта Власова (который, кстати, был 
назначен командующим в уже безнадежной ситуации и у которого были связаны руки),
 а неверные оперативные решения Ставки, членом которой, между прочим, был 
маршал Василевский. Лишь небольшой части 2-й армии удалось отступить по 
временному "коридору". Множество солдат заплатили за недальновидность Ставки 
собственной жизнью, 32 756 человек попали в плен. Командующий разделил судьбу 
своих солдат: в течение двух недель ему удавалось скрываться, но 12 июля его 
убежище было раскрыто и он попал в руки немецкого патруля (а не перешел на 
сторону врага добровольно, как утверждает советская сторона){782} 

С конца 60-х годов в СССР с растущим беспокойством наблюдают за небезуспешными 
попытками зарубежной публицистики сделать из Власова "национального героя", 
борца "за идею освобождения русского народа". В этой связи в советской печати 
появились упоминания об изданных на нескольких языках книгах В. 
Штрик-Штрикфельдта и С. Стеенберга о Власове, публикациях материалов "Архива 
Освободительного движения России" в Нью-Йорке{783}. Между тем в СССР власовским 
движением занимались явно недостаточно. И вот, в довершение всего, в этой и без 
того уже критической ситуации появился "Архипелаг ГУЛаг" А. Солженицына, этот 
"циничный антисоветский пасквиль", который моментально привлек внимание мировой 
общественности и был прочитан даже в социалистических странах. Одной из тем 
этой книги стало власовское движение. И хотя в тот момент Солженицын еще не 
знал подробно политической программы движения и относился к нему довольно 
скептически, он рассказал о нем ярко и проникновенно. 

...Я хотел страницами этими напомнить, что для мировой истории это явление 
довольно небывалое: чтобы несколько сот тысяч молодых людей в возрасте от 
двадцати до тридцати подняли оружие на свое Отечество в союзе со злейшим его 
врагом{784}. 

Теперь советской пропаганде приходилось бороться еще и с этим защитником 
Власова! В появившихся в 1973 году мемуарах маршала Василевского содержатся 
резкие нападки на Солженицына, обвинение его в "лживых и безответственных" 
заявлениях, в клевете на Советский Союз{785}. Развернул полемику против 
Солженицына и генерал-лейтенант П. А. Жилин, директор Института военной истории 
Министерства обороны СССР, член-корреспондент Академии Наук СССР, автор