Геттель задумался. Потом пришел к какому-то решению.

– Я попрошу вас сделать следующее, фрау. Попробуйте как-нибудь в разговоре с 
Зибертом вроде бы случайно употребить словечко «сэр». Приглядитесь, как 
обер-лейтенант отреагирует на такое обращение, и доложите мне.

Итак, все прояснилось. Сам того не ведая, Мартин Геттель раскрыл свои карты. 
По-видимому, руководствуясь уж неизвестно какими соображениями, майор всерьез 
решил, что обер-лейтенант Пауль Вильгельм Зиберт агент английской разведки – 
Интеллидженс сервис.

Кроме того, разговор этот подтвердил именно третью версию, которую командование 
считало, как мы знаем, наиболее вероятной. Дело в том, что Лидия Лисовская 
числилась секретным осведомителем гестапо, имела в этом ведомстве определенного 
непосредственного начальника и без его ведома и приказа не обязана была давать 
какие-либо показания никаким немецким властям.

Следовательно, вызвать к себе Лисовскую с ведома гестапо Геттель, не знающий, 
что Лисовская тоже имеет отношение к этому учреждению, не мог, об этом 
обязательно должны были поставить в известность начальника Лидии, а тот, в свою 
очередь, дать ей необходимую санкцию на встречу. Значит, как следовало по 
логике вещей, Геттель вызвал ее по собственной инициативе, никому в гестапо об 
этом не сказав ни слова. Теперь стало понятно, почему Геттель, подозревая 
Зиберта в шпионаже, не пытался его задержать, а стремился завязать личное 
знакомство.

По-видимому, майор, будучи по роду службы хорошо информированным о положении на 
фронте, понимал уже, что гитлеровская Германия войну проиграла, что близкий 
крах неизбежен, а вместе с ним неизбежна и расплата за преступления, 
совершенные фашистами и лично им на советской земле. И предусмотрительно решил 
заранее войти в контакт с английской разведкой, чтобы вовремя переметнуться на 
ее сторону.

Продажный и беспринципный человек, он, однако, весьма логично рассчитывал, что 
«английский шпион» Зиберт оценит его молчание по достоинству и замолвит за него,
 майора Геттеля, несколько добрых слов перед своим начальством в Лондоне. А там 
– не все ли равно, кому служить: Германии или Англии? Главное – спасти свою 
шкуру. Не он, Геттель, первый, не он последний…

Теперь руки Кузнецова были развязаны, поскольку он мог не без оснований 
полагать, что майор Геттель ни с кем из своего начальства подозрениями 
относительно обер-лейтенанта Зиберта поделиться не мог. Но только лишь после 
того, как командование еще раз все тщательно взвесило, оно дало указание 
Кузнецову пойти на встречу с Геттелем, чтобы использовать сложившуюся ситуацию 
в интересах советской разведки.

Сам Николай Иванович, конечно, не мог заранее предугадать, как именно будет он 
действовать, зато знал, чего от него хочет «рыжий майор», знал, что тот, не 
поставив в известность гестапо о своих подозрениях и войдя самовольно в 
неофициальные отношения с английской разведкой, совершил фактически акт 
государственной измены. И все же держаться с Геттелем нужно было осторожно, так 
как, не сойдись они в «цене» за «услуги», гестаповец, конечно, не остановится 
перед физическим устранением свидетеля своей измены фюреру и рейху, каким стал 
бы тогда обер-лейтенант Зиберт.

Встреча, к которой так стремился гестаповец, состоялась 29 октября на квартире 
Лидии Лисовской. Геттель держался чрезвычайно дружелюбно, всячески старался 
показать свое расположение к новому знакомому, расточал комплименты в адрес 
невесты обер-лейтенанта. Когда все было съедено и выпито, Кузнецов встал и, 
словно эта мысль только что пришла ему в голову, предложил:

– А не встряхнуться ли нам сегодня как следует по поводу знакомства, господин 
майор? – И, смеясь, добавил: – Если вы гарантируете, что моя невеста ничего не 
узнает, то мы можем превосходно провести время в обществе двух очаровательных 
дам…

Геттель все понял сразу и, разумеется, согласился. Офицеры распрощались с 
Лисовской и вышли из дома. При виде хозяина невысокий, коренастый шофер-солдат 
услужливо распахнул дверцу автомобиля.

– Николаус, – Зиберт неопределенно помахал ладонью. – Едем. Маршрут обычный.

Струтинский нажал на стартер, и машина мягко тронулась с места.

Ехали они молча, каждый в уме еще и еще раз проигрывал все возможные варианты 
важной беседы, которая должна была наконец прояснить их отношения и расставить 
все на свои места. Один из них рассчитывал получить в результате предстоящей 
встречи гарантию на спасение никому, кроме него, не нужной жизни, второй, не 
испытывая к первому ничего, кроме ненависти и презрения, должен был заставить 
его послужить тому делу, за которое он сам, не колеблясь, отдал бы свою жизнь.