Геттеля, не давало основания полагать, что Зиберт выслежен и разоблачен. Иначе 
не гулять бы ему по улицам Ровно, а сидеть на Почтовой, 26, где размещалось 
гестапо.

Однако, к сожалению, имела право на существование и иная версия. Гитлеровская 
контрразведка могла «зацепить» обер-лейтенанта, заподозрив, что он не то лицо, 
за которое выдает себя, но, не располагая пока серьезными доказательствами, что 
перед ними действительно советский разведчик, выжидать.

Наконец, была и третья, пожалуй, самая правдоподобная версия, что Мартин 
Геттель вел непонятную игру самостоятельно, до поры до времени никого в нее не 
посвящая.

Тщательно взвесив все «за» и «против», командование склонилось в пользу именно 
этой версии и рекомендовало Кузнецову пойти на встречу с Геттелем, не теряя, 
разумеется, благоразумия.

В отряде понимали, что гарантировать благополучный исход контакта Николая 
Ивановича с майором нельзя, и потому предусмотрели определенные меры 
безопасности. В случае если бы события стали складываться явно угрожающе, 
Кузнецову следовало под надежным прикрытием немедленно вернуться в отряд.

И вот именно в один из этих тревожных дней фон Ортель и сделал шаг, который в 
условиях фашистской Германии, где соглядатайство и доносительство были нормой 
поведения не только негодяев, но и всех лиц, считавших себя людьми 
благоразумными и к тому же патриотами, должен был быть расценен Зибертом как 
высшее проявление дружбы и доверия.

– Я хочу дать вам добрый совет, Пауль, – сказал штурмбаннфюрер, когда они 
остались как-то наедине, – вернее, не вам, а вашей невесте. Последнее время ей 
оказывает всяческое внимание майор Геттель…

Зиберт оскорбленно выпрямился:

– Ревновать фрейлейн Валентину, мою невесту, к майору…

– Успокойтесь, Пауль. При чем здесь ревность? Речь идет совсем о другом… Мы с 
вами друзья, именно поэтому рекомендую фрейлейн Валентине держаться подальше от 
Геттеля. Вовсе не потому, что он донжуан, не знающий поражений. Просто я 
встречал этого парня на Принц-Альбрехтштрассе…

Более откровенно фон Ортель, конечно, высказаться не мог. Да этого и не 
требовалось. Не только Германия, но и вся оккупированная фашистами Европа 
содрогалась при одном упоминании этого адреса. На Принц-Альбрехтштрассе, 8 в 
Берлине размещался так называемый «Дом Гиммлера» – главное управление гестапо и 
СД. Значит, Геттель гестаповец!

Теперь уже можно было не сомневаться, что, раз Геттель завел разговор о Зиберте 
с Валей Довгер, он непременно попытается прощупать и других его знакомых. Так и 
случилось. Через несколько дней «рыжий майор» вызвал к себе Лидию Лисовскую, у 
которой Зиберт формально снимал комнату.

Разговор с нею был сухим и официальным. С самого начала Геттель предупредил 
Лисовскую о сугубо конфиденциальном характере их встречи и о тех неприятных 
последствиях, которые будут иметь место, если она разгласит содержание их 
беседы. А затем потребовал сообщить ему все, что ей, или Майе известно об их 
жильце.

Пожав плечами, Лидия рассказала то, что сочла нужным. Следующий вопрос Геттеля 
был довольно неожиданным: не говорил ли Зиберт ей что-нибудь об Англии?

Лидия недоуменно переспросила:

– Об Англии? Никогда! Почему он должен говорить со мной об Англии? У нас 
достаточно других интересных тем для разговоров.

Геттель был упрям:

– В таком случае, может быть, он употреблял иногда в речи английские слова?

Лисовская рассмеялась:

– Но я не знаю английского языка… Насколько мне известно, Пауль говорит только 
по-немецки. Он знает несколько десятков польских, украинских и русских слов. Но 
их знают все немецкие офицеры, кто здесь служит.

Майор задал еще один вопрос: не кажется ли пани Лидии странным, что Зиберт 
свободно обращается со столь крупными суммами денег? Лидия ответила, что нет, 
не кажется…