стерлингов, несколько советских купюр по десять червонцев (на оккупированной 
территории среди населения они продолжали ходить), три золотые царские десятки 
и пригоршню золотых коронок, которые бандиты имели обыкновение вырывать у 
расстрелянных ими людей.

Но кое-что из бумажника изъяли, а именно – директиву. Вернее, ее не изъяли, а 
подменили новой, хотя и написанной «тем же самым» почерком. Эта директива имела 
совсем иное, прямо противоположное, содержание: ее автор давал адресату 
указание в связи с явным проигрышем Гитлером войны взять другую линию и начать 
действовать против фашистов, чтобы ввести в заблуждение украинский народ. В 
директиве были, к примеру, такие строки:

«Дорогой друже! Мы очень удивлены, что ты до сих пор не выполнил нашего 
поручения. Немцы войну проиграли, это ясно теперь всем. Нам надо срочно 
переориентироваться, а мы скомпрометированы связью с гитлеровцами. Батько не 
сомневается, что задание будет тобой выполнено в самое ближайшее время. Эта 
акция послужит сигналом для дальнейших действий против швабов».

Весь строй и стиль директивы был умело и строго выдержан в духе хорошо 
известной командованию отряда бандеровской переписки.

Удар был рассчитан точно. Гестапо, крайне подозрительно относившееся к 
националистическим главарям, готовым продаться в любой момент кому угодно, 
попалось на удочку. В местных газетах появились многозначительные намеки, что, 
хотя покушавшийся и был одет в немецкую офицерскую форму, на самом деле он 
принадлежал к числу лиц, не оценивших расположения немецких властей и предавших 
фюрера. Газеты сообщали далее, что органы безопасности, то есть гестапо и СД, 
уже напали на след преступников.

Оставленный Кузнецовым след привел гестаповских ищеек именно туда, куда и 
наметило командование. За причастность к убийству генерала Геля гитлеровцы 
схватили тридцать восемь видных националистов, в том числе и несколько 
сотрудников так называемого всеукраинского гестапо. Как те ни уверяли в своей 
полной невиновности, как ни клялись в преданности фюреру и «Великонеметчине», 
их всех расстреляли, хотя и не за то, за что следовало. Тогда же гитлеровцы 
убрали из города всех украинских полицейских, заменив их немецкими.

Всего четыре немецких патрона израсходовал Николай Иванович Кузнецов на 
Шлоссштрассе. Но они стоили жизни многим злейшим врагам советского народа.

Выходившая в Луцке на немецком языке газета «Дойче Украинише цейтунг» так 
сообщала об этом в номере от 21 октября:

«Расплата за преступное покушение. Правильные мероприятия назначены и приведены 
в исполнение. Ровно, 20 октября. Официальное сообщение.

В последнее время были проведены два покушения на жизнь одной политически 
высокопоставленной личности рейхскомиссариата Украины.

Проведенным следствием были абсолютно установлены связи между исполнителями 
покушений и их идейными вдохновителями. Поэтому нами проведены соответствующие 
мероприятия против большого количества заключенных с территории Волыни, которые 
принадлежат к этим преступным кругам.

Мероприятия назначены и исполнены».

Кузнецова благодарили, поздравляли с двойным успехом. И только он один, все 
отлично понимая, не чувствовал полного удовлетворения. Он не мог смириться с 
мыслью, что палач тысяч советских людей остался жив. Ему хотелось во что бы то 
ни стало довести дело до конца, и он добился разрешения вторично стрелять в 
Даргеля.

8 октября 1943 года Николай Иванович вместе с Николаем Струтинским подстерег 
правительственного президента Пауля Даргеля, когда тот выходил из собственного 
особняка, и выстрелил в него несколько раз из пистолета, выскочив из той же 
машины, перекрашенной на этот случай в зеленый цвет. Но привести в исполнение 
смертный приговор на одной из главных улиц оккупированного города, на глазах 
гитлеровцев, совсем не то, что спокойно всаживать пулю за пулей в центр мишени 
на лесном стрельбище. Генералу Даргелю удивительно везло – он и на сей раз 
остался невредим! Более того, правительственный президент разглядел 
нападавшего: обер-лейтенанта германской армии с «Железным крестом» первого 
класса на груди.

Как и в первый раз, Кузнецов и Струтинский, хотя и с трудом, сумели уйти от 
погони. Но теперь уже ничто не золотило горькую пилюлю неудачи, Николай 
Иванович был расстроен вконец и нещадно корил самого себя за дрогнувшую от 
понятного волнения в решающий момент выстрела руку. И тут же поклялся, что не 
отступится, пока не доберется до словно заговоренного генерала.

Командование, оберегая замечательного разведчика, поначалу не хотело разрешать