Кузнецов это, конечно, понимал, но продолжал просить. В конце концов он 
уговорил Медведева и меня, но с условием: только доехать на этих лошадях до 
города, а там бросить.

Прошел день, другой. Возвращаюсь откуда-то к своему чуму и вижу… стреноженные, 
отгоняя пышными хвостами мошкару, преспокойно щиплют травку те самые гнедые.

Неужели что-то случилось с Кузнецовым? Ведь он должен вернуться не раньше чем 
через неделю и, разумеется, без коней! Срочно вызываю дежурного по штабу, 
спрашиваю:

– Что, Грачев вернулся? Он отвечает:

– Никак нет.

– А лошади откуда?

– Из Ровно. Мажура и Бушнин привели…

Ничего не понятно. Мажура и Бушнин были разведчики отряда, выполнявшие в Ровно 
особое задание. Но ни один из них не знал Николая Кузнецова! Вызываю к себе 
обоих. Ребята приходят довольные, сияющие. Наперебой докладывают: задание 
выполнили, молодцы. Похвалил я их и осторожненько так, вроде бы невзначай, 
спрашиваю:

– А что это за лошадки там пасутся?

Мажура так и расцвел:

– Боевой трофей в подарок командованию.

– Какой трофей? Откуда?

Мажура докладывает:

– Значит, выполнили мы задание, решили, что пора возвращаться в отряд. Идем по 
улице, вдруг видим, подкатывает к ресторации на шикарной бричке какой-то фриц, 
важный такой, весь в крестах. Переглянулись мы с Бушниным и враз решили, что 
такие добрые кони этому немцу ни к чему, а нам очень даже удобно будет на них 
до отряда добраться. Только этот фриц слез с брички…

Тут я похолодел. Неужели?..

– … и вошел в ресторацию, – продолжал, не замечая моей реакции, Мажура, – а 
солдат-кучер куда-то отлучился, как мы аккуратненько взяли коньков под уздцы, 
отвели в сторонку, а потом ходу! Вот и все.

Я сидел взмокший. Только и не хватало, чтобы из-за этих проклятых гнедых Мажура 
и Бушнин ухлопали Николая Кузнецова.

– Ладно, идите.

Так ничего и не поняв, Мажура и Бушнин ушли. А Медведеву и мне ничего не 
оставалось, как хоть порадоваться про себя хорошей конспирации, коли Мажура и 
Бушнин не узнали в немецком офицере и его кучере разводчиков из своего же 
отряда».




ГЛАВА 12


К концу лета 1943 года Кузнецов впервые ощутил, что долгие напряженные месяцы 
почти непрерывного пребывания в стане врагов отнюдь не прошли дня него 
бесследно. Он, конечно, уже не испытывал прежней скованности, опасения 
совершить пустяковый, но необратимый по последствиям промах, однако постоянная 
нервная мобилизация оставалась по-прежнему его непременным спутником. Кузнецов 
понимал, что теперь, когда он стал среди гитлеровцев своим, у него появился 
новый враг – самоуверенность и беззаботность. А потому ни о каком ослаблении 
бдительности не могло быть и речи. Постоянная настороженность, установка на 
опасность стали как бы его второй натурой.

Во время очередного наезда в отряд Николай Иванович как-то описал Альберту 
Цессарскому свой самый обычный день.

Рано утром он просыпается сразу, точно от удара, и несколько минут лежит 
неподвижно, прислушиваясь к тому, что происходит вокруг. Затем встает, 
осторожно подходит к окну и из-под края занавески оглядывает улицу. Все