Колю Янушевского в отличие от многих взрослых Николаев прозвали Маленьким. Над 
Колей Маленьким в отряде как бы взяла опеку радистка Марина Ких, замечательная 
женщина, чье имя хорошо известно на Украине. При всей ее молодости за плечами 
Марины была большая жизнь. В 1932 году она вступила в Коммунистическую партию 
Западной Украины, стала профессиональным революционером. В 1936 году во Львове 
при разгоне демонстрации жандармами она была ранена, арестована и осуждена к 
шести годам тюремного заключения.

Освободила Марину Красная Армия при воссоединении Западной Украины с Советским 
Союзом. Kиx была избрана в Народное собрание, принимала участие в чрезвычайных 
сессиях Верховных Советов УССР и СССР.

Коля стал связным Кузнецова. Он проходил жандармские и полицейские посты, 
которые к взрослому отнеслись бы с гораздо большей строгостью. Несколько раз 
его задерживали для дальнейшей проверки, но ему удавалось бежать, и здесь 
помогал возраст – не так сильно охраняли.

Марина Ких сшила для Маленького два костюма: городской, для Ровно, и 
деревенский. В обоих костюмчиках были специальные потайные карманы.

Кузнецов очень ценил юных связных, но переживал, что ребята, как и их 
сверстники в других отрядах, принимают участие в таком недетском деле, как 
война. О «сыновьях полков» в действующей армии партизаны тогда еще не знали. С 
гордостью Николай Иванович не раз повторял, что никогда гитлеровцам не покорить 
страну, где даже дети встают на борьбу с оккупантами.

Свои немногие свободные часы Кузнецов охотно отдавал детворе. Он собирал их 
вокруг себя, пересказывал им хорошие книги, старинные уральские сказы, читал 
стихи, которых помнил множество. Словом, хоть ненадолго, но переносил в светлый 
мир детства.

Однажды Кузнецов вернулся из очередной поездки из Ровно, бережно прижимая к 
груди укутанного в немецкую офицерскую шинель дрожащего от холода и пережитого 
страха мальчугана лет четырех. Найденыша звали Пиней. Родителей он потерял в 
ровенском гетто, сам же каким-то образом оказался в лесу, где и прятался 
несколько дней, пока на него, совершенно уже обессиленного, не натолкнулся 
случайно Кузнецов.

В отряде Пиню выходили, а потом самолетом отправили на Большую землю. Кузнецов 
скучал о нем, не раз говорил, что после войны обязательно разыщет мальчика, 
усыновит и воспитает.

«После войны…» О чем бы ни говорили у костра по вечерам, всегда возвращались к 
этой теме. Однажды кто-то из разведчиков-москвичей с беспокойством заметил:

– А далеко мы забрались, ребята. Сколько это времени топать домой придется…

Кузнецов сказал на это совершенно серьезно:

– Вам-то что, до Москвы только, а мне до Урала добираться.

Разведчики и партизаны, столько нашагавшие за эти месяцы во вражеском тылу, 
забыли даже, что существуют другие способы передвижения по земле, кроме пешего 
хождения.

Любил Николай Кузнецов и посмеяться вместе со всеми над разными веселыми 
историями, до которых партизаны были большие охотники. К одной из них – 
знаменитой истории о паре гнедых – он и сам имел некоторое отношение. Много лет 
спустя А. А. Лукин передал ее так:

«Случилось это еще весной 1943 года в лесу под селом Берестяны, когда отряд 
совершал переход, чтобы быть поближе к Ровно. Дорогу преградило вражеское 
подразделение. В бою противник был частью уничтожен, а частью рассеян. 
Партизанам же достались богатые трофеи: оружие, боеприпасы, целый обоз с 
продовольствием и фуражом. Взяли и принадлежавший фашистскому командиру фаэтон, 
запряженный парой красавцев гнедых.

В те дни Николай Кузнецов готовился к очередной поездке в Ровно.

Покончив с обсуждением задания, Кузнецов попросил Медведева:

– Дмитрий Николаевич, дайте мне этих гнедых.

Просьба была естественной. Отряд в то время не располагал еще ни легковыми 
автомобилями, ни мотоциклами. Не мог же Кузнецов в своей офицерской форме идти 
пешком тридцать километров до Ровно! Дать ему обычную крестьянскую телегу – 
тоже плохо. И все же командование было вынуждено отказать Николаю Ивановичу. 
Кто раньше ездил на этих лошадях – неизвестно, вдруг их в городе опознают? 
Тогда…