через два километра так же внезапно взмывает вверх, Здесь-то и устроился 
небольшой украинский город с названием вроде бы даже неуместным для этого места 
– Ровно. Сохранилось его выразительное описание, относящееся к концу прошлого 
века:

«Если вы подъезжаете к местечку с востока, вам прежде всего бросается в глаза 
тюрьма, лучшее архитектурное украшение города. Самый город раскинулся внизу над 
сонными, заплесневевшими прудами, и к нему приходится спускаться по отлогому 
шоссе, загороженному традиционной „заставой“. Сонный инвалид лениво поднимает 
шлагбаум, – и вы в городе, хотя, быть может, не замечаете этого сразу. Серые 
заборы, пустыри с кучами всякого хлама понемногу перемежаются с подслеповатыми, 
ушедшими в землю хатками… Деревянный мост, перекинутый через узкую речушку, 
кряхтит, вздрагивая под колесами, и шатается, точно дряхлый старик…»

Конечно, и тогда в городе были и другие достопримечательности, кроме тюрьмы, – 
например, укрытое в глубине двора вековыми деревьями и декоративным кустарником 
красивое двухэтажное здание с шестью колоннами по фронтону. Особняк – одна из 
достопримечательностей города, некогда здесь была губернская гимназия, в 
которой учился и автор приведенных выше горьких строк – знаменитый писатель 
Владимир Галактионович Короленко. Сейчас в здании и примыкающих к нему более 
скромных постройках партийные учреждения области.

В наши дни улица, где стоит дом с колоннадой, носит имя Калинина. Но в годы 
оккупации она называлась иначе, по-немецки, – Шлоссштрассе, а в самом старом 
особняке размещались рейхскомиссариат Украины и личная резиденция 
рейхскомиссара Эриха Коха.

Улица (сильно, конечно, как и все Ровно, изменившееся с короленковских времен) 
справедливо считалась одной из лучших в городе, поэтому почти все дома на ней 
были заселены высшими чинами фашистской администрации и офицерами. Ровенцы 
старались на Шлоссштрассе не появляться, разве что только по вызову РКУ. В этом 
случае в качестве пропуска им служила повестка с точным указанием дня и часа 
явки. Просто так, без дела пребывание на Шлоссштрассе было опасным; в любой 
момент жандарм или гестаповец в штатском мог проверить документы и потребовать 
объяснить причину появления близ рейхскомиссариата.

31 мая 1943 года к двум часам после полудня к зданию РКУ подкатил экипаж, 
запряженный норовистым рысаком. Из экипажа вышел пехотный обер-лейтенант. Судя 
по «Железным крестам» обоих классов и значкам ранений, – заслуженный фронтовик. 
Протянув руку, он помог сойти на землю своей спутнице – худенькой сероглазой 
девушке, на вид лет восемнадцати.

Их уже ждали – от решетчатых ворот навстречу, приветливо улыбаясь, шел другой 
офицер, с погонами гауптмана. Все трое поздоровались, потом гауптман обернулся 
к кучеру – молодому черноглазому парню – и приказал заехать во двор.

Парень явно удивился – простым городским извозчикам заезжать за решетку не 
полагалось. Но приказание он, разумеется, выполнил.

Между тем оба офицера и девушка уже входили в комнату охраны. Гауптман подошел 
к вытянувшемуся эсэсовцу и тоном человека, привыкшего чувствовать себя здесь 
хозяином, властно спросил:

– Пропуска для обер-лейтенанта Зиберта и фрейлен Довгер готовы?

Пропуска были в полном порядке. Единственное, чего не понял эсэсовец, почему 
какого-то обер-лейтенанта встречает еще у ворот адъютант рейхскомиссара 
гауптман фон Бабах.

Но у фон Бабаха, как всякого адъютанта большого начальства – человека 
влиятельного, были достаточные основания содействовать получению 
обер-лейтенантом Паулем Вильгельмом Зибертом и его невестой фрейлен Валентиной 
Довгер частной аудиенции (крайне редкая честь!) у рейхскомиссара Украины и 
гаулейтера Восточной Пруссии Эриха Коха.

…Знакомство гауптмана фон Бабаха и обер-лейтенанта Зиберта произошло случайно, 
так, по крайней мере, полагал гауптман. Причем познакомил их, офицеров, 
обыкновенный обер-ефрейтор. Если только можно считать обыкновенным такого 
обер-ефрейтора, который свободно посещал ресторан «Дойчегофф», куда вход нижним 
чинам был строго заказан. Это исключение объяснялось тем, что обер-ефрейтор 
Шмидт занимал единственную в своем роде должность дрессировщика собак для 
рейхскомиссара Коха. Обер-ефрейтор, служивший в специальной воинской части 
подполковника Шиллинга, считался отличным дрессировщиком. В «Дойчегоффе» его и 
приметил Кузнецов, понявший, что Шмидт может для него оказаться человеком 
весьма полезным.

Но о прямом, непосредственном знакомстве не могло быть и речи: офицер немецкой 
армии никак не мог первым подойти с этой целью к нижнему чину. Чинопочитание в 
вермахте носило абсолютный характер и нарушение его расценивалось как серьезный 
проступок. Это относилось не только к младшим, но и к старшим по званию.