славной патриотки, не только благословившей на бой с фашизмом мужа и пятерых 
детей, но и самой вместе с ними занявшей место в строю борцов.

За свой выдержанный характер Николай Струтинский получил прозвище «Спокойный». 
Впоследствии он стал помощником и шофером Кузнецова.

…В октябре началась подготовка Николая Ивановича к первому выходу в Ровно. 
Предварительно в городе побывали разведчики Николай Приходько, Поликарп Вознюк, 
Николай Бондарчук и Николай Струтинский.

Они выяснили обстановку и порядки в Ровно, установили местонахождение и адреса 
ряда военных и гражданских учреждений оккупантов: рейхскомиссариата Украины 
(РКУ) на Шлоссштрассе, главного немецкого суда на Парадной площади, штаба 
командующего «Восточными войсками» генерала Ильгена, штаба начальника тыла 
германской армии генерала авиации Китцингера на Шульцштрассе, штаба главного 
интендантства, хозяйственного штаба группы армий «Юг», множества менее 
значительных штабов и учреждений.

Собственно говоря, подготовка была не столько технической (если не считать 
затруднения с мундиром, который за отсутствием стола и утюга пришлось 
разведчице Симоне гладить на пне нагретым топором), сколько психологической. 
Кузнецову нужно было войти, по выражению спортсменов, в форму, чтобы первое его 
появление на улицах оккупированного города не стало последним.

Николай Иванович часто отходил от палаток, присаживался на какую-нибудь лесную 
корягу, сидел так часами, почти недвижимый, вновь и вновь продумывая мысленно 
роль, которую ему предстояло сыграть. Раньше Кузнецов видел живых немцев только 
в советском плену – подавленными, угрюмыми, иногда угодливыми, иногда – 
истерическими. Теперь же он знал, как они выглядят и ведут себя, каковы они в 
положении «хозяев». И вносил соответствующие поправки к сложившемуся было уже 
четкому образу лейтенанта Зиберта. Некоторые из этих поправок были весьма 
существенны, и Кузнецова беспокоило, насколько же созданный им пока в 
воображении Пауль Вильгельм Зиберт окажется похож на реальных лейтенантов и 
гауптманов, с которыми ему вот-вот предстоит встретиться.

Даже иначе – волновало не столько сходство – в принципе его Зиберт должен быть 
похож на германского кадрового военного, но как предвидеть ту грань, за которой 
может таиться отличие?

А тут еще новость – последние годы Кузнецов жил один и не знал за собой 
некоторых особенностей, и вдруг сосед по палатке сказал, что иногда он говорит 
во сне. Кузнецов встревожился не на шутку – ведь говорил он, разумеется, 
по-русски…

Что-то нужно было делать – и быстро. В октябре – ноябре он уже должен был быть 
в Ровно, но не с этой же проклятой разговорчивостью во сне! Сделали так: как 
только Кузнецов начинал говорить во сне, его тут же будили. Иногда по нескольку 
раз за ночь.

Первое время Кузнецов ходил с мешками под глазами от постоянного недосыпания. 
Потом будить его пришлось уже реже, пока, наконец, не убедились, что изнуряющее 
средство подействовало – разговаривать во сне он стал меньше, а если иногда все 
же поговаривал, то уже как немец.

И день пришел… Николая Ивановича Кузнецова провожали в первую поездку во 
вражеское логово. Задания – никакого. Только походить, привыкнуть к форме, 
приглядеться. Наметить план вживания – и вернуться. Партизанский лагерь тогда 
еще отстоял от города в ста двадцати километрах, отправлять Кузнецова пешком 
было, конечно, нельзя, поэтому для него снарядили бричку, а в качестве кучера 
поехал Владимир Степанович Струтинский, хорошо знавший город.

…Он шел по главной улице Ровно, обычный пехотный лейтенант, приветствуя старших 
по званию офицеров, небрежно козыряя в ответ солдатам. Иногда останавливался 
возле витрин магазинов, кафе, афиш кинотеатров. У мальчишки на углу Парадной 
площади купил газету; но читать не стал, только пробежал глазами заголовки, 
сложил и сунул в карман. Потел дальше. Возле ресторана «Дойчегофф» (на дверях 
табличка: «Только для немцев») задержался, подумал с минуту, потом зашел. 
Заказал кофе и рюмку коньяку. Через десять минут вышел на улицу. На следующем 
углу купил у лоточника пачку сигарет и спички. На небольшом сквере присел на 
свободную скамейку и выкурил сигарету.

По другой стороне улицы, не выпуская из виду лейтенанта, шел аккуратно одетый 
пожилой человек. Шел неотступно, терпеливо поджидая, когда тот заходил в 
«Дойчегофф» и курил сигарету на сквере. Внешне старик выглядел спокойным. А на 
самом деле… Уже вернувшись в отряд, Владимир Степанович Струтинский 
рассказывал:

«Я иду, ноги у меня трясутся, руки трясутся, вот, думаю, сейчас меня схватят. 
Как увижу жандарма или полицейского, отворачиваюсь. Такое чувство, будто все на 
тебя подозрительно смотрят. А Николай Иванович, гляжу, идет как орел. Читает