работала Агафья Ивановна долгие годы.

Одним из первых ее учеников стал брат Ника – крепкий сероглазый мальчишка 
научился с ее помощью читать, а затем и писать уже в шесть лет… И сразу стал 
заядлым книгочеем.

Надо сказать, что книг в семье было немного, но относились к ним с особой 
уважительностью, даже почтительностью.

Книги берегли, раскрывали с некоторой торжественностью и читали долгими зимними 
вечерами не спеша, с чувством и расстановкой, так, что каждая перевернутая 
страница откладывалась в памяти мальчика глубоко и надолго. Не только читали, 
но и рассказывали сказки и старинные предания – в частности, Иван Павлович 
очень любил все связанное с ратной историей русского народа, начиная от 
сказаний о былинных богатырях и вплоть до солдатских притч о геройских 
защитниках Севастополя.

И не случайно, по воспоминаниям родных, первым стихотворением, которое запомнил 
наизусть Ника Кузнецов, уже тогда поразивший их необыкновенной памятью, было 
«Смерть Сусанина» – героическая песнь патриота и революционера Кондратия 
Рылеева.

Конечно, не случайно, что и «Смерть Сусанина», и «Бородино» уже тридцатилетний 
Николай Кузнецов не раз декламировал в глубоком тылу гитлеровцев товарищам по 
борьбе у партизанского костра…

…Советская власть после Октября просуществовала на Урале недолго. 
Контрреволюция сумела подавить на время еще не окрепшие Советы рабочих, 
крестьянских и солдатских депутатов. Первый удар в спину революционному народу 
нанес атаман Дутов, затем последовал мятеж белочехов, а в ноябре 1918 года на 
Урале и в Сибири установилась кровавая диктатура царского адмирала Колчака.

Крестьяне познали полной и горькой мерой, что такое белый террор…

Неподалеку от Зырянки лежит село Балаир. Многие зырянцы и балаирцы связаны 
узами родства и свойства. Сюда летом 1918 года ворвался отряд карателей-казаков.
 Под плач детей и женщин выволокли из домов – навело местное кулачье – сельских 
активистов и сочувствующих Советской власти. Шестерых порубили зверски на людях 
тут же, возле изб… Среди зарубленных был и родственник Кузнецовых Иосиф Дерябин,
 дядя Ося. Похороны жертв революции в братской могиле на всю жизнь запомнил 
потрясенный Ника, которому только-только исполнилось семь лет.

Недолго длилась власть омского правителя. Уже через год под ударами Красной 
Армии белогвардейские войска неудержимо покатились на восток.

Колчаковцы орудовали на временно захваченной ими земле не только огнем и мечом, 
но и лживым, провокационным словом. Долгие месяцы изо дня в день запугивали они 
население городов и деревень, мифическими «зверствами большевиков и комиссаров».
 Потерявшим в круговерти гражданской войны ориентацию людям твердили, что 
красные отбирают землю и скот, убивают, грабят, насилуют. Нелепые и лживые 
слухи эти сеяли смутный страх и тревогу. Тяжко жилось трудовому крестьянству 
при Колчаке, но перемена власти все же пугала именно потому, что измученные 
люди не ждали уже ничего хорошего ни от каких перемен, ни от какой власти, да и 
что вообще они могли знать тогда о большевиках?

Среди таких оказался, к сожалению, и Иван Павлович. Дети его, Лидия и Виктор, 
много лет спустя вспоминали:

«Не разобрался в сложной политической обстановке хлебороб Иван Кузнецов. Верный 
крестьянской привычке не раз подумать, все взвесить, а потом отрезать, – он на 
этот раз изменил своему правилу. Тяжелой оказалась чаша весов, на которую легли 
белогвардейская пропаганда, предрассудки и отсталость захолустья…

Увидав в потоке беженцев, уходивших на восток, три подводы знакомых крестьян из 
соседней деревни, наш отец собрал домашний скарб и двинулся в сторону Тюмени…

Курс «гражданской академии», как любил потом говорить сам Иван Павлович, 
закончился для него внезапно. Колчаковцы, удирая от наседавших красных частей, 
открыто начали грабить мирное население. Кузнецовы решили остановиться на 
небольшой железнодорожной станции. Но пока отец раздумывал, как ему добраться 
обратно домой, колчаковцы отобрали у него лошадей. Глава семьи пошел искать 
работу. На станции случай свел ого с железнодорожником Неволиным. Узнав, какие 
пути привели сюда крестьянина, рабочий-большевик высмеял опрометчивый поступок 
хлебороба. «Ты подумай, – говорил Неволин, – родня ли твоим мозолистым рукам 
белые барские ручки? По пути ли тебе с теми, кто век сидел на шее трудящихся, а 
сейчас бежит от гнева народного?»

Не по пути. Это твердо знал теперь крестьянин Кузнецов, насмотревшийся в дороге 
на бесчинства, которые творили колчаковские банды.