Штрик-фельдт-то был не русский. Это ничего не значит, что у вас был брат — 
правая рука Гиммлера. Это вам только плюс и плюс всему ГРУ.
   А 28 февраля 1943 года расследование прекратили, потому что в этот день 
«погиб» «муж» Адели Биленберг? Погиб — и все тут. К тому же в это время 
нагрянули черные дни для рейха — разгром под Сталинградом. Стало не до листовки 
из 13 пунктов.
   Не все тот же ли вариант «накачивания» Андрея Власова, его авторитета, его 
значимости, как это было с ним до его появления в Берлине? Разве после этой 
листовки из 13 пунктов, разбросанной в миллионах экземпляров по «эту» сторону 
фронта, ГРУ не «накачало» Андрея Власова таким величием и авторитетом, что уже 
даже сам Гитлер не мог его «ликвидировать», вспомните наглость про Колумба и 
Америку, «которую теперь уже нельзя закрыть».
   Нет слов, самый интересный вопрос во всем этом эпизоде такой: «Каким 
аргументом, скажем так, «убедила» Адель Биленберг брата своего «погибшего» мужа,
 что ему лучше помочь Власову, чем не помочь?» Впрочем, догадаться тут не 
сложно, если знать при этом, что «муж» в данную минуту находится... в Москве. 
Не аргумент? А разве не убеждает, что «бедная, неутешная Адель, ка
   
жется, нашла счастье с генералом»? Нет, не убеждает. Почему?
    Для начала — вот что произошло на пороге кабинета Гиммлера.
    «16 сентября (1944 г.) мы с Власовым прибыли в главную квартиру Гиммлера 
под Растенбургом, — сообщает Штрикфельдт... — Мы были приняты офицерами СС. С 
первого взгляда картина едва ли отличалась от обстановки в штабе ОКВ. Когда мы 
подошли к кабинету Гиммлера, ко мне обратился сопровождавший нас генерал СС и 
сказал, что до начала общего совещания Гиммлер хочет минут десять поговорить с 
Власовым наедине». Очень интересно! Оказывается, у Гиммлера с Власовым есть 
какие-то общие секреты? Какие? От кого? «Верный» Штрикфельдт, видя, что для 
него подстроена ловушка, застали врасплох, накрыли внезапно и расчетливо, что 
его нагло и откровенно почему-то отшивают, обязан был заподозрить неладное. Что 
в этой ситуации делает Власов? Он начинает ломать комедию. «Власов насторожился,
 — пишет Штрикфельдт, — и заявил, что без меня не войдет к Гиммлеру, — в таком 
случае он предпочитает уйти». Спектакль с переодеванием для одного зрителя — 
Штрикфельдта! Игра пошла такая убедительная, что «я (то есть Штрикфельдт. — В.Ф.
) стал уговаривать Власова не возвращаться, не поговорив с Гиммлером. Если они 
хотят, чтобы он шел один, — не отказываться: он достаточно хорошо знает 
немецкий язык и может защищать свое дело, а сейчас наступил решающий момент». 
Короче, держите меня, а то не удержите! Но Власов продолжает дожимать 
Штрикфельдта:
   «— Моего немецкого хватает для Рупольдинга (то есть только на ухаживание за 
фрау Адель. — В.Ф.), — отвечает Власов.
Дверь уже открылась, а Власов все еще колебался.

Я вынужден был слегка сдавить его руку и подтолкнуть через порог». Вот так, вся 
вина за встречу Власова наедине с Гиммлером была переложена на Штрикфельдта, по 
крайней мере, Власов наотрез «отказывался» от «наедине», по крайней мере, 
Штрикфельдт буквально «втолкнул» силой его в кабинет Гиммлера, а значит — 
никаких общих секретов у Власова и Гиммлера нет и быть не может.
   «В приемной, где я остался, ко мне подсел полковник СС, и мы молча ждали. 
Прошли и 10, и 20, и 30 минут. Полковник предложил мне пойти с ним позавтракать,
 так как «интимный разговор рейхсфюрера», по всем признакам, будет продолжаться 
еще долго». Он заметил, что он, конечно, не знает, что говорится в кабинете 
рейхсфюрера, но уверен, что сегодня будет наконец заключено «разумное» 
соглашение с Власовым; оберфюрер СС Крегер находится у рейхсфюрера, так что 
Крегер — «тоже русский» — может быть переводчиком.
   Мое беспокойство несколько улеглось, и постепенно наш разговор стал 
оживленным. Полковник СС сказал, что «давно надо было отстранить путающегося 
Розенберга» и что «рейхсфюрер готов теперь поставить на карту Власова». Он 
заметил, что нехорошо было забывать обо мне, но, в конце концов, суть в 
результате».
   Что на самом деле происходило в приемной? Штрикфельдт был, видимо, в полной 
прострации — «прошли... и 30 минут», а он, Штрикфельдт, сидит в прихожей, не 
ведая, о чем там толкуют так долго и подробно. Его паническое состояние не 
ускользнуло от бдительных глаз офицеров СС в приемной. К нему подсел полковник 
СС. Он пытается как-то отвлечь Штрикфельдта от его мрачных предчувствий и 
подозрений по поводу происходящего в кабинете шефа. Полковник даже предлагает 
Штрик-фельдту «пойти с ним позавтракать», а это значит, что
   
время беседы пошло уже не на минуты, а на часы. Видимо, завтракать с 
полковником СС Штрикфельдт все-таки не ходил: вернешься ли когда-нибудь с этого 
завтрака — СС контора строгая. Однако полковник СС успокоил Штрикфельдта. Чем? 
А вот этим: «оберфюрер СС Крегер находится у рейхсфюрера, так что Крегер — 
«тоже русский» — может быть переводчиком». Значит, решил Штрикфельдт, Власов у 
Гиммлера не один, а там, где трое, — секретов быть не может. И нельзя уже 
обвинить Штрикфельдта, будто он оставил Власова с Гиммлером без присмотра, без 
свидетелей. В крайнем случае, этого Крегера могут и допросить где надо. 
Штрикфельдт паниковал в приемной не за участь Власова, а за свою шкуру. Но весь 
фокус в том, что Штрикфельдт не видел ни как входил Крегер в кабинет Гиммлера, 
ни как выходил из него. Полковник СС просто вешал лапшу на уши бедному 
Штрикфельдту, но для Штрикфельдта и это было алиби.
   «Знаете, Вильфрид Карлович, все прошло хорошо! — сказал Власов, выйдя от