училище. Денег у этих учебных заведений было негусто, потому отбирали и 
рекомендовали «наверх» самых талантливых.
Главным и единственным принципом воспитания и обучения во всех этого рода 
учебных заведениях было:
«Начало мудрости — страх Господень» (Пс. 10,10) — то есть что благочестие есть 
краеугольный камень образования и воспитания истинно христианского. Церковь 
учит:
первое, что необходимо для благочестия, — это истинная, святая вера. Но для 
благочестия мало одной веры: необходимо исполнение в жизни требований этой веры.
 Христианство наставляет, что «вера без дела мертва». Нехристиане, гласит 
церковь, не могут проявлять истинного благочестия. «С одной стороны, они не 
имеют истинной и святой веры, а потому не могут исполнять ее предписаний; с 
другой стороны — они лишены и благодатной по-' мощи, которую христиане получают 
через веру во Хрис

те». Жестко? Бескомпромиссно? Да, жестко, да, бескомпромиссно. Но таков был 
моральный и духовный фундамент у будущего генерала Власова, заложенный в него с 
младых ногтей, впитанный с молоком матери, о набожности которой по деревне 
ходили легенды: «Только с богами своими и знается». И еще: «Кто Богу не грешен, 
щарю не виноват».
   Есть у Ильи Эренбурга такая книжка «Люди, годы, жизнь». Вот что он пишет о 
Власове: «Пятого марта 1942 года я поехал на фронт по Волоколамскому шоссе. 
Впервые я увидел развалины Истры, Ново-Иерусалимского монастыря: все было 
сожжено или взорвано немцами...
   Я проехал через Волоколамск. Возле Лудиной горы в избе помещался КП генерала 
А. А. Власова. Он меня изумил прежде всего ростом — метр девяносто, потом 
манерой разговаривать с бойцами — говорил он образно, порой нарочито грубо и 
вместе с тем сердечно. У меня было двойное чувство: я любовался, и меня в то же 
время Коробило — было что-то актерское в оборотах речи, интонациях, жестах. 
(Если разведчик не актер — он не разведчик, а чиновник. — В.Ф.) Вечером, когда 
Власов начал длинную беседу со мной, я понял истоки его поведения: часа два он 
говорил о Суворове, и в моей записной Книжке среди других я отметил: «Говорит о 
Суворове как о человеке, с которым прожил годы. (Этим и сильны русские, что для 
них и Суворов, и Дмитрий Донской, и 'Александр Невский «человече, с которыми 
прожил годы». — В.Ф.)
   На следующий день солдаты говорили со мною о ге-иерале, хвалили его: 
«простой», «храбрый», «ранили старшину, он его закутал в свою бурку», «ругаться 
мастер»...
   ...До трех часов мы проговорили: вернее, говорил Власов — рассказывал, 
рассуждал. Кое-что из его рассказов я записал. Он был под Киевом, попал в 
окружение; на беду
   
простудился, не мог идти, солдаты его вынесли на руках. Он говорил, что после 
этого на него косились (?). «Но тут позвонил товарищ Сталин, спросил, как мое 
здоровье, и сразу все переменилось». Несколько раз в разговоре он возвращался к 
Сталину. «Товарищ Сталин мне доверил армию. Мы ведь пришли сюда от Красной 
Поляны — начали чуть ли не с последних домов Москвы, шестьдесят километров 
отмахали без остановки. Товарищ Сталин меня вызвал, благодарил...» Рассказывая 
о повешенной девушке, выругался: «Мы до них доберемся...» Говоря о военных 
операциях, добавлял: «Я солдатам говорю: не хочу вас жалеть, хочу вас сберечь. 
Это они понимают». (Прекрасные слова, между прочим. Не Сталин ли подсказал это 
Власову «на всю оставшуюся жизнь»? Слова звучат, как сформулированная задача в 
условиях будущей жизни и деятельности среди немцев. — В.Ф.)
...Часто он вставлял в рассуждение поговорки, прибаутки, были такие, каких я 
раньше не знал; одну запомнил:
«У всякого Федорки свои отговорки». Еще он говорил, что главное — верность; он 
об этом думал в окружении. «ВЫСТОИМ - ВЕРНОСТЬ ПОДДЕРЖИТ...» (Выделено мною. — 
В.Ф.)
    Рано утром Власова вызвали по ВЧ (высокочастотная связь. — В.Ф.). Он 
вернулся взволнованный: «Товарищ Сталин оказал мне большое доверие...» Власов 
получил новое назначение. Мгновенно вынесли его вещи. Изба опустела... А я 
думал о Власове. Мне он показался интересным человеком, честолюбивым, но 
смелым; тронули его слова о верности...
    Полковник Карпов мне сказал, что Власов получил командование 2-й Ударной 
армией, которая попытается прорвать блокаду Ленинграда, и я подумал: что ж, 
выбор неплохой...»
    Позже, правда, Эренбург сильно не полюбит Власова
    
РУССКИЙ
за то, что тот в одной из листовок скажет про статьи Эренбурга в «Красной 
звезде»: «Жидовская собака Эренбург кипятится», — хотя листовка была подписана 
всего лишь «Власовец», а как мы увидим ниже, между Власовым и власовцами — это, 
как говорят в Одессе, две большие разницы.
    Помнится, где-то в 1946 году замечательный русский писатель Алексей Югов 
написал об Эренбурге, что тот весь переводной, что он не пишет на русском языке,
 а переводит с иностранного, что у Эренбурга не русский язык, а кальки с 
русского языка... За такие слова русского Югова просто затравили потом 
единоверцы Ильи. А ведь совершенно прав был Югов в отношении русского языка 
Эренбурга. Он двое суток слушал Власова, но так ничего и не понял из того, что 
ему говорил генерал на чистейшем, очень образном русском языке.