они вдруг знакомый голос. 

- Ой, Паша... Жив! - удивленно и радостно закричала Надя Красильникова. 

- Как видите... И даже невредим, - весело отвечал Брызгалов. 

У Нади появилось обиженное выражение лица: 

- И надо же... Нет чтобы рассказать, как сработал парашют, где приземлился... 
похвалить за то, что работа наша не подвела... Он, после всего, снова - тряпки! 
Неисправим ты, Паша... 

- Чего рассказывать-то? Жив-здоров, значит, ваша система сработала, как 
положено. Только подбородок фрицы поцарапали. Беда не велика - буду драться 
злее. А вам, девчата, спасибо! 

И неожиданно не только для Нади, но и для самого себя он ласково обнял ее и 
поцеловал в щеку. 

Пожав девушкам руки, Брызгалов самым серьезным тоном добавил: 

- Молодцы! Дело ваше нужное для нашего брата. 

Вот и довелось мне поболтаться на ваших тряпках... виноват, на парашюте. А 
здесь вы что делаете, добрые феи? Все та же Красильникова, улыбнувшись, 
ответила: 

- Васю Мухина охорашивали, как ты соизволил заметить. А в общем подменяем 
парашюты, у которых истекает срок переукладки, или, как некоторые остряки 
считают, "набиваем тряпками сиденья в кабинах, чтобы королям неба сидеть было 
мягко и удобно". 

- Ух и злопамятная ты, Красильникова... Я же в шутку тогда, не со зла так 
сказал о вашей службе. Исправлюсь. 

Девчатам нашим нелегко было на фронте. Перед вылетами они разносили по два, а 
то и три парашюта; а вдвоем - пять-шесть, и довольно-таки увесистых. И так 
каждый день... до самого конца войны. Кроме того, в их обязанности входило 
распускать, просушивать, переукладывать боевые парашюты на походном брезентовом 
столе, раскинутом вблизи стоянок самолетов. Труд наших помощниц не пропадал 
даром - более двадцати летчиков полка выпрыгнули из горящих машин на парашютах, 
и их система ни разу не подводила. Да, не мной одним замечено, что женщины на 
фронте были скрупулезно точны аккуратны, дисциплинированны и исполнительны. 

После одного из боевых вылетов на нашем аэродроме мы обнаружили более десятка 
истребителей иной конструкции. Выключив мотор, спрашиваю у механика: 

- Козлов, что за самолеты? 

- Покрышкин с Речкаловым в гости пожаловали. 

- Александр Покрышкин? - удивился я. - Занятно... Скажи, а почему они у нас? 

Петру и это, оказывается, известно. 

- Вернулись с задания, а над их аэродромом гроза. Вот и сели переждать непогоду.
 Всем героям герой!.. - мечтательно протянул мой механик, глядя в сторону 
Покрышкина. 

Очень хочется и мне увидеть прославленного советского аса, дважды Героя 
Советского Союза. Но летчики уже сидели в кабинах, ожидая команду на запуск. У 
одного самолета стояли Ольховский, Семенов и Фраинт - они разговаривали с 
летчиком, одетым в меховые нагольные брюки и такую же темно-коричневую куртку. 
Высокий, с уверенным и смелым взглядом, богатырской комплекции - таким я и 
запомнил Александра Покрышкина с тех огненных фронтовых лет-... 

Шел июнь. Полк перебазировался на аэродром Биваларий. И в это время командиром 
нашей 302-й истребительной авиационной дивизии назначается полковник А. П. 
Юдаков, заместителем командира полка по политической части подполковник И. И. 
Косарев. 

На направлении 2-го Украинского фронта наступило относительное затишье, и полк 
получил передышку. Батальон аэродромного обслуживания срочно организовал 
профилакторий для отдыха, в который на три-четыре дня направляли от каждой 
эскадрильи по четыре летчика. Врач полка, зная, что меня чрезвычайно мучают 
боли в животе, частая тошнота, особенно в полете, настоял на том, чтобы я 
прошел обследование в полевом госпитале. Рентгеном обнаружили язву желудка, и я 
немедленно был помещен в наш профилакторий. 

Вот она, долгожданная тишина, покой, несмотря на то что дом отдыха и расположен