отказа полетами, теоретическими занятиями. Решение готовить себя к боевым 
действиям я все чаще подкреплял практическим выполнением задуманного. Сознавал, 
что подготовка моя еще слаба, поэтому постоянно и целеустремленно 
совершенствовал ее. 

Действия нашей авиации на фронтах описывались в газетах, часто публиковались 
эпизоды героических боев наших летчиков, раскрывались тактические приемы, 
применяемые ими. Это было вроде рекомендаций по использованию воздушной 
обстановки, облачности, солнца, окружающей местности, которые я и пытался 
использовать во время полетов. Другим, более основательным подспорьем в личной 
подготовке оставалась практическая аэродинамика. Я разбирался в вопросах 
живучести самолета, возможности продолжения полета при отказе рулей глубины, 
поворота или элеронов, выполнения посадки на небольшую по размерам и 
ограниченную препятствиями площадку. Некоторые мои задумки с разрешения 
командира звена проверялись практически, и результаты становились достоянием 
летной группы. 

Как-то окружная комиссия, приехавшая в школу, потребовала показать маневр при 
стрельбе по наземной цели. Никто не предполагал, что проверять будут молодых 
летчиков-инструкторов. Ведь мы ни стрельбу, ни воздушный бой по-настоящему не 
изучали. Выполнить задание предстояло без подготовки, и выбор пал на меня. 

Командир звена показал на готовый к выполнению задания И-16 и мишень 
прямоугольное белое полотнище на границе аэродрома. 

- Выполнишь шесть атак без огня из пулеметов. Представитель инспекции добавил: 

- Но представьте, что ваша цель - не полотнище от посадочного знака, а машина 
вражеской автоколонны. Её надо атаковать и уничтожить. 

Как я уже сказал, на обдумывание полета времени не отводилось. Как выполнить 
поставленную задачу, я решал на ходу, пока шел к истребителю, садился в кабину, 
запускал двигатель. Маневр был задуман бесхитростный: полет по кругу, четвертый 
разворот чуть позднее обычного, затем атака. Вывод из пикирования я предполагал 
сделать метрах в тридцати вместо положенных ста пятидесяти. Так и сделал, но 
крутую горку закончил боевым разворотом и снова спикировал на мишень уже с 
углом в семьдесят градусов. 

Со старта рассказывали: казалось, что самолет мой падал камнем чуть ли не до 
самой земли и чудом вырывался ввысь, чтобы снова ринуться на мишень. А я, помню,
 на последней, шестой атаке удивился, увидев в прицеле не полотнище, а крест - 
сигнал запрета (этого заданием не предусматривалось). И пошел на посадку. 

Представитель окружной комиссии сказал командиру звена: 

- В принципе такие атаки возможны. А лучше их не выполнять - смерть летчика в 
тылу на войну не спишешь. Сделайте разбор полета инструктора Евстигнеева. 

И разбор состоялся. 

- Полет ваш - бессмысленная игра со смертью, - сурово отчитывал комэск. Никакой 
необходимости для этого не было. Противник условный, а риск безусловный, - 
доносились до меня слова, казалось, откуда-то издалека. - Я не против 
целенаправленного риска, но в данной ситуации - это лихачество! 

Неприятно и обидно выслушивать такие "истины", мне ведь предоставлялась полная 
свобода действий. 

- Товарищ командир! Я видел перед собой реального противника, а не белое 
полотнище. Не "висеть" же над ним, не ждать, когда меня "снимут" зенитки... 

- Нет! Ты его должен уничтожить, его - не себя! - парировал комэск. Однако не 
надо забывать, где находишься. И не забываться... Не хватало еще, чтобы 
очередью из пулемета полыхнул! Итак, действия Евстигнеева не заслуживают 
положительной оценки: атаки просто хулиганские - струей винта срывало полотнище 
с креплений... 

После разбора командир эскадрильи приказал: 

- Завтра же всех инструкторов провести на спарке УТИ-4 и показать, как надо 
строить маневр при атаке наземной цели. Вы, - он указал на меня пальцем, как 
взведенным курком, - пойдете со мной первым. Поняли? 

Я ответил утвердительно, но все же спросил: 

- А тот маневр, что вы покажете, при атаке противника может пригодиться? 

Комэск укоризненно посмотрел на меня, покачал головой и в сердцах пробурчал: 

- Пригодится... только не в школе...