- Откройте вентиль баллона. 

Как только заработал пусковой насос, кислород подключенного баллона соединился 
с бензином и... взрыв! Кабина наполнилась пламенем. Как я успел перекрыть кран 
насоса, сказать трудно. Плунжер, сорванный взрывом, бьет мне по правой ноге 
выше колена, загораются разодранные брюки. Левая рука, отброшенная вправо, 
самопроизвольно включает зажигание - мотор заработал... Охваченный пламенем, я 
пытаюсь выключить зажигание. Дахов прыгает на центроплан и, ухватившись за 
плечевые ремни парашюта, тянет меня из кабины. Но моя левая нога нечаянно 
передвигает сектор газа в крайнее переднее положение, и мотор взревел! Мы с 
Даховым, сшибленные тугой струей воздуха от винта, кубарем скатываемся с 
центроплана "лавочкина". 

Я бросаюсь к самолету, а он начал разбег... Схватившись за борт горящей кабины, 
чтобы выключить мотор, я снова срываюсь вниз, не успев даже забраться на 
центроплан. Стабилизатор сильно бьет по парашюту, но я вновь вскакиваю! А 
самолет убегает... Мы стоим, разинув рты от удивления. Вгорячах кричу с 
досадой: 

- Взлетит же, черт необузданный! 

Машина, словно управляемая опытным летчиком, продолжает разбег по прямой. 
Пробежав метров полтораста, она вдруг развернулась налево почти под прямым 
углом и, ткнувшись носом в землю, остановилась - может, что-то попало под 
колеса, а вероятнее всего, из-за воздействия вращающегося винта. 

Подбежав к самолету, видим, что пламя погасло, и только слабый дымок, запах 
гари да закопченный борт фюзеляжа со вздутой от огня покраской зловеще 
напоминали о только что случившейся беде. В кабине все исковеркано, 
трубопроводы разорваны. Мне тяжело смотреть на израненного боевого друга. 
Нелепо все получилось... 

Армейский представитель ругает себя на чем свет стоит: 

- Проверил два баллона и успокоился!.. На моей совести ведь машина!.. Товарища 
твоего, Федор Филиппович, - это он уже к Дахову, - устроим у местных жителей. А 
ты лети и присылай медиков. 

В ближайшей к аэродрому хате нас встретила низенькая смуглолицая старушка. 
Поохав, глядя на меня, она повела нас в другую комнату: 

- Живите. Места хватит. 

Дахов взволнован, но виду не подает и заверяет меня: 

- Оставайся, Кирилл. Сегодня не обещаю, но завтра с утра будут у тебя медики. 
Потерпи, друг. 

Хозяйка хаты, вмешиваясь в разговор, решительно запротестовала: 

- Не надо медицины! Скоро будет хорошо... 

Я остался один. Старушка хлопотала в соседней комнате. Приготовив какую-то мазь,
 она осторожно покрыла ею все мое лицо. Скоро стало легче - боль утихла, легкий 
озноб прекратился. До самого утра я проспал глубоким сном праведника. 

С первым рейсом транспортного самолета вместе с передовой командой прибыли врач 
полка Гущин, парашютоукладчица Раздорская и механик Козлов. 

Мой сержант, импульсивный по складу характера, еще с порога озабоченно кричит: 

- Как же это, командир?! 

- Не волнуйся, Петя. Ты ни при чем. Пройдет. - И шутливым уже тоном, хотя и со 
скрытым волнением спрашиваю: - Красивый я, да? Не будут девчата шарахаться? 

Мария Раздорская смотрит на меня, как на больного ребенка: в глазах ее 
материнская жалость и непонятная ласковая печаль. 

- Дурень, - мягко говорит она, - выбрось эти мысли из головы. Жив - и в этом 
радость. И больше не о чем расстраиваться. Война - это временно, полеты пока 
молод и здоров, а жизнь и любовь у человека и с человеком до конца. 

- Спасибо, Мария, за доброе слово. 

А она уже о чем-то разговаривает с хозяйкой дома. У женщин всегда найдутся 
общие темы. 

Доктор интересуется: