Мудрецов, посматривая в мою сторону, как бы спрашивал: ну что, командир, плохи 
дела наши? Почти непрерывно он выполнял змейки, ни на секунду не забывая, что 
кроме тумана могут нагрянуть гитлеровские истребители. 

- Мудрый, попытаемся проскочить, - передаю я ведомому. - Если за рекой туман - 
разворачиваемся влево на сто восемьдесят градусов. Подойди поближе. Стань в- 
крыло! 

Входим в густую пелену тумана. Самолет Мудрецова еле-еле просматривается. Летим 
как в молоке - никакого просвета. Тогда я даю команду на разворот, и медленно, 
с малым креном выбравшись из него, идем на высоту. Там повторяем все сначала: 
пробить облачность не удается, а навыков летать вслепую у нас нет, да и машины 
для этого оборудованы слабо. 

Удрученные, возвращаемся на аэродром. Здесь метеоусловия гораздо лучше. После 
посадки я сразу же докладываю командиру полка о результатах разведки погоды. На 
командном пункте весь стол накрывает полетная карта. Замечаю, что мое появление 
прервало какой-то особенно важный оживленный разговор. И Сергей Иванович, как я 
понял, к моему докладу отнесся с недоверием. Обидно, конечно... Однако долг 
превыше всего и, зная горячность Подорожного, зову на несколько минут "по 
личному вопросу" Николая Парфентьевича Сумина и неофициально, по-дружески 
прошу: 

- Если командир надумает лететь на разведку - не пускай. Может кончиться плохо! 


Сумин смотрит на меня с удивлением: 

- Он же командир! Вряд ли это в моих силах. Я настаиваю, советуя 
воспрепятствовать полету командира полка. 

- Пусть не меня, другого комэска пошлет. Наконец, скажи механику, договорись: 
мол, машина неисправна, лететь нельзя... 

Уходил я с КП с плохим предчувствием, на душе лежала тяжесть. 

И вот минут через сорок послышался рев моторов. Может, техники проверяют работу 
моторов? Кажется, нет: кто-то порулил. Выскакиваю из землянки и вижу, как пара 
"лавочкиных", взлетев и не сделав обычного круга над аэродромом, с набором 
высоты пошла на запад. Звоню на командный пункт, спрашиваю: 

- Кто? 

- Командир с Ямановым,- ответил начальник штаба. 

II потянулись для меня мучительно долгие минуты. 

Только через полтора часа вернулся Борис Яманов, расстроенный и измученный. 
Чувствовалось, что летчик очень взволнован, возбужден. И тут мы узнаем 
подробности случившегося. В паре с Подорожным подошли они к Псёлу. Там стоял 
сплошной туман, видимость нулевая, и вскоре штурман потерял из виду машину 
ведущего. Встав в круг, Яманов запрашивает командира полка - ответа нет. И так 
несколько раз кряду. Полагая, что Сергей Иванович уже вернулся домой, штурман 
спешит на аэродром - горючего в обрез... 

Наступил вечер. Предчувствуя недоброе, пилоты притихли. Говорили только о 
служебных делах, да и то - негромко: нервы в такие минуты напряжены до предела. 
И странное дело, летчики - народ не робкого десятка, храбрый, мужественный, ни 
в бога, ни в черта не верят, но многие, как в войну, так и после нее, верили в 
приметы. Что это, отголоски язычества, не до конца угасшие инстинкты суеверных 
предков? А может, все это - нежелание поставить перед собой острый вопрос и 
ответить на него? Животная боязнь тяжелого, трагического, так же как 
выхолащивание, стандартизация мыслей и чувств, слов и дел, мне думается, 
обедняет душу и разум человека. 

...Утром, после бессонной, томительной ночи, в полку стало известно: командир 
полка Сергей Иванович Подорожный разбился, погиб... Пробивая облачность - не 
вверх, а вниз, - он столкнулся с землей у села Омельник, рядом с местом 
предстоящего базирования нашей части. 

Весь день светило солнце. Погода стояла замечательная, словно в оправдание 
перед нами за вчерашний день. Мы перелетели в Шевченково и расквартировались в 
селе, вблизи полевого аэродрома. Там предали земле прах своего неутомимого, 
бесстрашного командира. 

Когда были отданы последние почести Сергею Ивановичу Подорожному, заместитель 
командира дивизии решил посоветоваться с нами: 

- Кого из трех кандидатов вы хотели бы избрать командиром вашего полка Дахова, 
Ольховского или Семенова?