Еще три раза падали мы на землю под свист и завывание бомб. Но до щели так и не 
добрались. 

В том налете на наш аэродром участвовало пять девяток бомбардировщиков 
"юнкерсов" и "хейнкелей". Они шли волна за волной под охраной трех десятков 
истребителей и сбрасывали бомбы среднего и крупного калибра залпом. Каждая 
группа делала это в момент подхода к границе аэродрома. Поэтому взрывы были в 
основном на юго-западной окраине, и только несколько штук упало в расположении 
стоянок нашей эскадрильи. Освободившись от груза, самолеты врага поспешно 
уходили на запад. 

- Взрывам, казалось, не будет конца. Но вот появились "яки" (они пришли с 
соседних аэродромов), и завязалась схватка. С ударом последней группы 
противника этот жесточайший налет закончился. 

Мы с Шотой бежим па стоянку: наш самолет вроде цел. Я сразу же лезу в кабину за 
парашютом: 

- Быстрее готовь машину к вылету. Догнать надо этих паразитов! Нельзя прощать 
такое! 

Механик вскочил на центроплан, пытаясь закрыть капоты мотора, а сам ругается на 
чем свет стоит. 

- Что там, Шота? - предчувствуя неладное, обеспокоенно спрашиваю я механика. 

- Вилизай, командыр! Билета нэ будэт... Цилындра повреждена,- удрученно 
отвечает механик. 

Делать нечего - вылезаю. Оказалось, головка верхнего цилиндра разбита осколком 
бомбы. Вот и результат пренебрежительного отношения к укрытиям... 

Размеры нашего аэродрома позволяют производить взлет прямо со стоянок, что 
повышает боевую готовность базирующихся частей и обеспечивает своевременный 
подъем самолетов в воздух в случае атаки авиации противника. Большое количество 
боевых машин, рассредоточенных и расположенных в укрытиях на стоянках - по 
краям аэродрома, - внушали веру в неодолимость нашей силы. На аэродроме кроме 
двух полков нашей дивизии стояли еще один истребительный, летавший на "яках", и 
штурмовой. Все это настраивало нас на пренебрежительное отношение к укрытиям 
для самолетов и глубоким щелям для личного состава. 

- Мы прибыли сюда не отсиживаться, а бить врага! - с пафосом заявлял один наш 
бравый и довольно храбрый командир. 

Доверчивыми, восторженными глазами смотрели мы на него. Кто вслух, а кто и 
мысленно поддакивал: "Да, да, так оно и есть!.." 

К нашему "лавочкину" какой-то неестественной окостеневшей походкой подошел 
старший техник эскадрильи Алексей Симонов. Я подумал даже, что он ранен или 
контужен. Нагнувшись к Шоте, Симонов что-то говорил ему, а у самого слезы на 
глазах. Почувствовав недоброе, я приблизился к ним и вопросительно посмотрел на 
Алексея. 

Он, не глядя на меня, сквозь зубы выдавил: 

- Кирилл, командира полка убило... 

Я не могу уловить смысла этого страшного слова: "Что значит "убило"?.. 
Солдатенко... мертв, его нет?" 

Мы все трое молчим. Первое время нет сил что-либо произнести, потом словно про 
себя повторяю: 

- Солдатенко?.. Не может быть!.. 

Не хотелось верить. Бывает такое: знаешь, что человек говорит правду, а сам 
ищешь успокоения: может, все-таки это ошибка? 

...Командир полка в этот день был ответственным за обеспечение безопасности 
аэродрома от налета авиации противника. Когда появились фашистские самолеты, 
Солдатенко находился около столовой. Он знал, что в таких случаях сигнал на 
вылет дежурного звена будет подан п без него, но почему-то бросился к дежурным 
машинам, крича на бегу: 

- Ложись! 

Командир третьей эскадрильи В. Гавриш и штурман полка С. Подорожный упали. 
Через несколько секунд они увидели перед бегущим командиром смерч огня с 
выброшенным от взрыва грунтом. Если бы командир полка выполнил собственную 
команду, то остался бы жив, как и те, кто бежал рядом.