подскочила на тридцать процентов!..

Это парадоксальное явление назвали тогда «эффектом Бартини», по предложению 
известного аэродинамика профессора И.В.Остославского. Сейчас этот эффект 
используют для повышения коэффициентов полезного действия воздушных винтов и 
турбинных установок.

На пассажирском самолете «Сталь-7» и, соответственно, на бомбардировщиках 
ДБ-240 (Ер-2) и Ер-4 места стыков крыла и фюзеляжа также имели форму примерно 
четвертей кольца. Полные кольца там не получились по другим конструктивным 
соображениям. Но и эти четвертушки, обдуваемые потоками от винтов, вместе с еще 
кое-какими аэродинамическими новшествами сделали машину настолько непривычной 
для глаза да и для «руки» бывалых авиаторов, что взявшийся было за испытания 
летчик вскоре от них отказался:

– Она неуправляема!

Тогда, чтобы проверить, послушна ли «Сталь-7» рулям, на ней трижды вместе с 
главным конструктором слетали А.Б.Юмашев, П.М.Стефановский и начальник НИИ ВВС 
И.Ф.Петров.

– В этих полетах я еще раз увидел, как талантлив Юмашев и что значит, когда 
опытная машина попадает к такому летчику, – рассказывал Бартини. – «Сталь-7» он 
заранее не изучал, как и «Сталь-6» (это было возможно в те времена, сейчас – 
едва ли. – И.Ч.); спросил только, уже заняв командирское кресло, где какая 
ручка, где какая кнопка, и – поехали… Выполнил что положено, а после такие 
вдруг начал закладывать сверхпрограммные виражи, что тут уж мы все трое на него 
заорали. Левый вираж делал с левым выключенным мотором, правый – с правым. То 
есть свались машина при этом в штопор – нечем было бы ее поддержать, выправить. 
А Юмашев только усмехался в ответ на наши вопли, будто сидел дома… как это 
говорится, у печки, да… и спрашивал: это что за тумблер, а это для чего?..

…Сам Андрей Борисович Юмашев говорит, что дело тут было прежде всего в машине: 
она великолепно слушалась рулей. На неуправляемой или недостаточно управляемой 
он такие колена выкидывать не стал бы, их неспроста запрещала инструкция.

Но «Сталь-7» хоть имела все, что полагалось в то время иметь самолету: фюзеляж, 
длинные крылья впереди, оперение сзади, двигатели в мотогондолах… Поэтому можно 
себе представить, сквозь какие препятствия, сквозь какой скепсис пробивался в 
начале 40-х годов проект бесхвостого истребителя "Р", с коротким крылом очень 
большой стреловидности, с целиком убранными в крыло, слитыми с ним реактивными 
двигателями.

Проект обсудили, но дальше обсуждений дело не пошло. Надо было ждать. И не 
столько технических возможностей постройки такого самолета – они уже были, – 
сколько перемен в мироощущении тех, кто должен был согласиться участвовать в 
этой работе, дать на нее заказ и средства. То есть опять ждать преодоления 
психологического барьера, известного своей ролью в истории техники.

Между прочим, раньше этот барьер по большей части ругали за то, что он вечно 
путался в ногах прогресса, а сейчас и к нему отношение изменилось. Он даже 
называется теперь в некоторых психологических работах по-новому: 
антисуггестивным – сознательным, интуитивным и этическим барьером против 
внушений, против логически хорошо обоснованных и все же пустых, а то и вредных 
идей. Важно лишь, чтобы высота этого барьера была оптимальной. При слишком 
высоком наступает творческий застой, бесплодие, при слишком низком зря тратятся 
силы. Хороши бы мы были, легко соглашаясь с любыми, лишь бы новыми, идеями, с 
готовностью отказываясь от старых, проверенных!

Уже прослеживается и история развития, и история изучения этого свойства – 
отбрасывать все, что вызывает чувство недоверия живого существа к окружающему, 
только еще познаваемому, а значит, небезопасному миру. И оказалось, что его 
давно учитывали в своей практике врачи, актеры, педагоги и… демагоги. Причем в 
гуманитарной области идеи внушаются (по Бехтереву, пересаживается психическое 
состояние без усилия воли, без ясного осознания воспринимающим) легче, чем в 
естественной. В 1919 году основавший фашистскую организацию бывший журналист 
Муссолини некоторое время еще вынужден был в статьях и речах доказывать, что он,
 только он поведет Италию к социальной справедливости и благоденствию. Через 
три года, после государственного переворота, итальянцам внушалась более простая 
«истина»: «Дуче не ошибается! Да здравствует дуче!» А в 30-х годах Джерманетто 
с горечью рассказал Роберту, что теперь фашисты воздействуют на их 
соотечественников совсем просто: весь огромный пассаж в Милане исписан тысячи 
раз повторенным одним словом – дуче…

Математика, как отражение жизни, давно смоделировала психологический барьер 
новому в известной теореме Гёделя. На нее часто ссылался Бартини. Житейски ее 
можно интерпретировать приблизительно так: во всяком самом широком классе 
понятий обязательно есть вопросы, ответить на которые удается, только расширив 
сам этот класс.