Ну и что? Любой человек дела, тем более талантливый, много работает, как 
правило самолюбив, о пустяках не болтает. И все они очень разные, эти люди, так 
что установить связь их привычек и характеров с оригинальными решениями 
технических задач затруднительно. Ильюшин, скажем, сам вникал в узкоспециальные 
вопросы и в сотрудниках КБ ценил такие склонности. Сам проверял расчеты 
заклепочных швов на прочность – не всех, разумеется, швов, но при случае 
проверял, выбирал защитные покрытия для деталей, удивлялся, выходил из себя, 
если инженер не мог назвать на память механические свойства или химический 
состав основных конструкционных материалов. Как будто все это при надобности 
нельзя найти в справочниках…

А Королев, рассказывают, когда у него однажды попросил совета конструктор (и 
едва ли к Королеву обращались с пустяками), встал из-за стола и ехидно 
предложил:

– Давай-ка сядь в мое кресло! Чувствуешь, как оно жжет?.. Теперь иди и сам 
решай свои проблемы, а мне хватит моих!

А Туполев «видел» технику «насквозь»… Увидел готовую к первому полету опытную 
машину, сказал: «Не полетит!» – и она не взлетела. Бегала потом по аэродрому, а 
от земли оторваться так и не смогла.

В лаборатории прочностных испытаний ЦАГИ должны были испытать самолет, 
определить его слабые места. Андрей Николаевич показал: «Вот здесь сломается!» 
И конструкция сломалась именно там. Опытный торпедный катер, сконструированный 
в туполевском ОКБ, не развивал предусмотренной максимальной скорости. Туполев 
попросил поднять катер из воды, обошел его, остановился у винта, взял молоток, 
постучал им по кромкам лопастей – и катер достиг скорости выше расчетной.

О Туполеве, конструкторском старейшине, подобных историй ходит среди инженеров 
больше, чем о ком-либо другом, некоторые из них уже и в психологические труды 
попали (есть теперь такая ветвь этой науки – инженерная психология). Принесли 
Андрею Николаевичу чертеж – решение стыка крыла и фюзеляжа, зоны, в которой 
легко рождаются в полете различные вредные воздушные вихри. Поэтому стыки 
конструкторы продумывают особо, тщательно сглаживают, «зализывают». А Туполев 
принялся мягким карандашом, толстыми линиями исправлять чертеж безо всяких 
расчетов, на глаз. Главный аэродинамик ОКБ молча страдал у него за спиной, 
«старик» же продолжал рисовать, стирал нарисованное резинкой, а то и пальцем, и 
снова рисовал… Совсем «извозил» чертеж, приговаривая: «Эдак-то оно лучше 
смотрится, а ты, знаешь, не расстраивайся зря…»

Эти примеры удивительной способности А.Н.Туполева проникать в скрытую пока от 
науки суть явлений – способности, основанной на воспринятом им опыте десятков 
поколений конструкторов, – записаны со слов ветеранов его ОКБ. Допустим, в 
чем-то они здесь преувеличивают, как принято у бывалых людей: удивили, а вы 
хотите – верьте, хотите – нет… Но вот что вспоминает уже не просто ветеран во 
время перекура, а академик А.Н.Крылов о кораблестроителе Петре Акиндиновиче 
Титове. Главный инженер франко-русского судостроительного завода в Петербурге, 
конструктор крейсеров и броненосцев П.А.Титов не имел специального образования. 
Алгебры и то не знал. Размеры силовых деталей судового корпуса намечал только 
на глаз, иначе просто не умел, но, как бы потом эти назначенные им размеры ни 
проверяли расчетами, ошибок не находили.

Сам Туполев уверял, что мать его интуиции – информация. Возможно, так оно и 
было лет тридцать назад, а сейчас память машин уравнивает в этом отношении, 
талантливого инженера с просто грамотным. Считается, и справедливо, что иные 
длительные споры о наилучшем решении технической задачи надо попросту вовремя 
прекращать твердым словом: делать так! И все будет как надо, ведь очень хороших,
 блестящих решений в технике почти всегда бывает несколько. И ахнут рядовые 
конструкторы: поразительно!..

Это бывает. Меня же изумил другой случай. Я работал тогда в ОКБ генерального 
авиаконструктора П.О.Сухого. Однажды Сухой просматривал чертежи поворотного 
стабилизатора и сказал нам, что опорный ролик, который при отклонении 
стабилизатора должен катиться по рельсу, поставлен неправильно: его нужно 
повернуть так-то и так-то, иначе он не покатится, а станет скрести по рельсу. В 
высшей степени корректный, в английском, как у нас про него говорили, стиле. 
Сухой ни на чем не настаивал (хотя в решительные моменты мог сказать в той же 
безукоризненно вежливой манере: «Я вас прошу – и прошу считать мою просьбу 
приказанием!»), а всего лишь советовал еще раз проверить взаимное положение 
ролика и рельса, когда вся эта конструкция изогнется под воздушной нагрузкой.

Принесли расчеты. Все было проверено-перепроверено.

– Как хотите…

Сделали в цехе стабилизатор, нагрузили его в лаборатории прочностных испытаний 
– и ролик стал скрести по рельсу. Прав был Сухой…