Для многих радостная весть осталась слухом, а меня с "детским" сроком, как ни 
странно, 3 мая 1953 года освободили по амнистии. Опять подписка - ничего "не 
разглашать". Приехал к маме худой, изможденный. Стоит ли описывать встречу с 
семьей. Поклонился Нине за помощь, внимание, приезды на свидания в лагерь. 
Вернулся из заключения брат Алеша. Собрались все вместе, опять на Старопанском, 
комнаты мы с Ниной лишились навсегда. Нужно было начинать новую жизнь. Хотя 
сначала меня в Москву не пускали, все же удалось прописаться. 

В июле устроился в 3-й автобусный парк. Сначала с месяц возил на легковушке 
начальника Абрама Аркадьевича Логунова, очень хорошего человека. Он вошел в мое 
положение и без подсказки пересадил на автобус. В парке была 5-я колонна, 
обеспечивавшая на ЗИС-155 междугородные перевозки. Наши автобусы ходили в 
Харьков, Симферополь, Минск и другие города. Работа сложная, но хорошо 
оплачиваемая. Так я вступил в систему автохозяйства, в котором мне было суждено 
проработать без одного года 38 лет. 

Память о тяжелых годах быстро рассеивалась. Товарищи по работе, знавшие о моих 
злоключениях, относились внимательно, сердечно. Причинившие зло при случайных 
встречах делали вид, что они-то никакого отношения к злодействам сталинских 
времен не имели. Бледной тенью прошлого прошел Коля Кленов, которого я встретил 
в автобусном парке. Он был в числе тех, кто арестовывал меня. 

По газетам, радио, а потом и телевидению следил за Г. К. Жуковым, безмерно 
радовался за него. Справедливость восторжествовала! Прав оказался я, сражаясь в 
тюрьме за честь маршала. Кое-кто, знавшие о моей работе с маршалом, подбивали 
обратиться к нему с просьбой помочь хотя бы с квартирой. Иногда я даже 
колебался: не стоит ли, в самом деле, напомнить о себе? Одним из самых моих 
дорогих воспоминаний было, как летом 1945 года в Берлине после встречи с 
союзниками Георгий Константинович сел в машину, обнял меня и сказал: "Спасибо, 
Саша, за все". Единственный раз он так назвал меня! Но это еще не повод, чтобы 
докучать ему с моими бедами. Нужно будет, разыщет сам. 

Между тем положение выпущенного из заключения по амнистии было отнюдь не 
сладким. Работники отдела кадров и члены парткома косились на меня. За спиной 
кто-то распускал гнусные сплетни, до меня доходило, что некоторые осмеливались 
даже именовать меня "уголовником". Хотя я не придавал этому никакого значения, 
пришлось заняться реабилитацией. Я навел справки и выяснил, что нужно писать на 
имя Н. С. Хрущева. 30 сентября 1955 года я направил в этот адрес следующее 
заявление (воспроизвожу полностью, до точки): "В Президиум ЦК КПСС тов. Хрущеву 
Н. С. 

Мне было предъявлено тягчайшее обвинение по ст. 58-1 "а", 58-1 "б", 58-10 ч. 1. 


Следствие по моему делу вела следственная часть по особо важным делам МГБ СССР, 
нач. отд. полковник Герасимов и следователь подполковник Мотавкин (за период с 
29 апреля 1950 года по март 1952 года). В период следствия я долгое время 
отказывался от необоснованных обвинений в преступлениях, которые я никогда не 
совершал. Но так как следствие велось запрещенными советским законодательством 
методами: 1) пытка бессонницей, 2) голодом, 3) холодом, 4) не давали отправлять 
естественные надобности, 5) отказ от вызова свидетелей и очных ставок, б) от 
предъявления документов обвинения, 7) в течение 7 месяцев был заточен в 
одиночную камеру со строгим режимом, 8) отсутствие прокурорского надзора и 
другие приемы, - все это в течение ряда месяцев до предела физически и морально 
измотало меня, так я уже не мог все это вынести, а угроза ареста и высылки: 
жены, матери, братьев и других близких родственников - вынудила меня 
подписаться под протоколами, показанными Герасимовым и Мотавкиным. Основными 
мотивами предъявленных мне обвинений было то, что я возводил злобную клевету на 
партию, правительство СССР и лично на тов. Сталина, что я являюсь шпионом 
американской разведки, а также холуем маршала Жукова (у которого я проработал в 
течение 7 лет, с 1941 по 1948 год). Они настоятельно требовали от меня сведений 
о его личной материальной стороне жизни, маршала Жукова, говоря, что Жуков 
обогатился за счет германского народа, использовав свое служебное положение, и 
Мотавкин в течение всего следствия принуждал меня вспоминать все, что я знал, 
слышал и видел при общении с тов. Жуковым: его разговоры с окружающими, в 
частности, с советскими солдатами, офицерами, генералами, а также с 
иностранными военными представителями (Эйзенхауэр и др.). 

Кроме того, Мотавкин принуждал меня давать вымышленные и ложные показания на 
брата, Алексея Николаевича Бучина, в то время сотрудника МГБ СССР, впоследствии 
арестованного МГБ СССР по моему "делу", который якобы вместе со мной восхвалял 
маршала Жукова, противопоставляя его тов. Сталину и партии. 

На допросах Мотавкин угрожал мне, что если я не буду давать нужных им показаний,
 то я буду раздавлен как козявка (при этом делал жест "к ногтю"), заявляя: "Мы 
и не с такими, как ты, расправлялись". 

В итоге 2-годичного следствия в марте 1952 года ОСО МГБ СССР я был осужден по 
ст. 58-10 ч.1 на 5 лет ИТЛ. В 1953 году по амнистии я был освобожден из Унжлага 
МВД СССР и прибыл по месту жительства матери в Москву. В настоящее время я