самовара я и моя Маша". Жуков одобрил: "Хорошо поешь!" Лида похлопала в 
маленькие ладошки, и с тем был отпущен отдыхать. 

На станции Анна единственный раз за всю войну Георгий Константинович 
распорядился делить "трофеи". При разгроме итальянской армии где-то на складе 
захватили бочку рома и привезли к нашему поезду. Жуков приказал разлить ром по 
бутылкам и раздать всем в поезде. Думаю, что к необычному поступку его 
подтолкнули обстоятельства - стояли жуткие морозы, и мы до костей промерзали в 
зимней степи. Дар Жукова с благодарностью приняли, я придержал свою бутылку и 
отвез ее родным в Москву. Подарок с фронта! 

Н. Я.: Я никогда не встречал в литературе упоминаний о поездке Г. К. Жукова в 
район Среднего Дона в конце 1942 года. Рассказанное вами объясняет потрясающие 
успехи наших войск в те дни - разгром 8-й итальянской армии, легендарный марш 
24-го танкового корпуса В. М. Боданова в глубокий тыл врага. Все это привело к 
коренному изменению положения на сталинградском направлении. Манштейн был 
вынужден отказаться от попытки деблокировать окруженную группировку Паулюса. 
Ясно виден размашистый почерк Жукова. Блеск и величие этих операций украсили 
отечественную военную историю. Вот и получилось, что я, биограф Г. К. Жукова, 
увы, не узнал льва по когтям. 

Разумеется, в войну каждая поездка Жукова на фронт сохранялась в глубокой тайне.
 Но почему покров тайны не был снят с этой? Ненавистники и завистники маршала, 
а их было много, конечно, не были заинтересованы в том, чтобы предавать огласке 
прославляющее полководца, - а Жуков? Он, наверное, питал слабость к Н. Ф. 
Ватутину, командовавшему Юго-Западным фронтом. "Генералу наступления", как 
щедро назвал его как-то Жуков в беседе с И. В. Сталиным. Ватутин был 
сослуживцем Георгия Константиновича по Киевскому Особому военному округу перед 
войной, работал при нем в Генштабе. Он трагически погиб. Видимо, Жуков считал 
безнравственным делить славу с товарищем, павшим в бою. 

А. Б.: Скорее всего так и было. Георгий Константинович был на редкость скромным 
человеком во всем, что касалось его лично. И никогда не гонялся за славой. Он 
работал. 

Только-только вернулись в Москву, как сразу после Нового года погрузили и 
закрепили машины на платформы, прицепленные к спецпоезду, - несколько штабных 
вагонов перед паровозом и в хвосте платформы, ощетинившиеся зенитными орудиями. 
Этого не было в поездке на юг. Тронулись в ночь. Пошли к северу. Сначала гадали,
 куда, скоро перестали - узнали: едем на Волховский фронт. В войсках он тогда 
пользовался дурной славой. Леса, болота, бездорожье. Глухие слухи о больших 
потерях и шепотком разговоры о власовцах, там летом сдался в плен немцам 
презренный предатель генерал Власов. Я-то помнил, как во время битвы за Москву 
Г. К. Жуков ездил к этому Власову под Солнечногорск. Он командовал 20-й армией, 
одной из победоносных армий декабрьского наступления под Москвой. Это, конечно, 
принадлежало прошлому, но не могло не окрашивать в мрачные тона все связанное с 
Волховским фронтом. 

Настроение не улучшилось, когда мы поняли, что Жуков приехал на командный пункт 
Волховского фронта для координации его действий с Ленинградским фронтом при 
прорыве блокады города. В армии помнили о неудачных попытках прорвать блокаду и 
понесенных при этом громадных потерях. 

Никому не известное до войны название - станция Мга - было буквально символом 
кровавых, безрезультатных боев, обернувшихся гибелью тысяч и тысяч. Как обычно, 
Георгий Константинович с ходу включился в работу. Пришлось немало поездить. 

Довелось испытать и Дорогу жизни, проложенную по льду Ладожского озера. Ад 
кромешный, а не дорога. Ничего подобного в жизни я не видел. Пусть вдоль нее в 
снежных капонирах стояли зенитные орудия, попадались палатки, где на худой 
конец можно было обогреться и оказать первую помощь. Пусть вехами обозначали 
действующую на данный час колею, а регулировщики в тулупах до пят указывали 
путь в затруднительных случаях. Упорядоченный ритм работы впечатлял. Но все 
равно нужно было смотреть в оба - немцы обстреливали и бомбили дорогу. Полыньи 
попадались на каждом шагу, через иные были переброшены хрупкие мостики из досок,
 "ходивших" под колесами. Я буквально взмок, пока вез Жукова в Ленинград при 
дневном свете. Приходилось лавировать между флажками, отмечавшими ямы, 
оставленные взрывами бомб и снарядов. 

Обратный путь уже ночью описать невозможно. К тому же, пользуясь ночным мраком, 
немецкие самолеты бомбили и обстреливали дорогу, предварительно развесив 
"люстры" - осветительные бомбы. Зенитчики мигом гасили их, к каждой вспыхнувшей 
"люстре" тут же тянулись разноцветные трассы снарядов и пуль. Бешеный огонь над 
головой, и под машиной "дышал" и прогибался лед. 

Мои две поездки - в Ленинград и обратно - запомнились в мельчайших деталях, 
которые не померкли с годами. А ребята, работавшие на Ледовой дороге и делавшие 
по нескольку рейсов в день? Ехали через Ладогу днем и ночью! Сколько их с 
машинами ушло под лед, в ледяную могилу. Их смертями Дорога жизни оплачена.