что парень замешкается и получает удар по рукам, а то и по голове. У меня все 
сходило благополучно.

До мая мы учились на этих курсах. Трудно мне было, очень трудно. Уроки готовить 
некогда. Хотел было по ночам заниматься, но не позволили: всем надо спать. 
Все-таки «вытянул». До сих пор с благодарностью вспоминаю, как товарищи 
поддерживали меня и помогли стать впоследствии летчиком.

Единственный предмет, по которому я едва не срезался на экзамене, был «закон 
божий». А вышло это так. Приходит ротный офицер и говорит:

– Сейчас буду проводить вам экзамен. Начнем с закона божьего.

Мы глаза вытаращили: ни один поп не приходил к нам, а теперь вдруг экзамен. 
Придется, видно, вспоминать, что проходил в сельской школе.

Офицер берет журнал и называет мою фамилию. Встаю. Руки по швам. «Что-то будет 
дальше?»

– Скажи нам «Верую», – говорит офицер.

Я думаю: «Вот хорошо, эту молитву знаю на-зубок». Начинаю. Но – от волнения, 
что ли – сказал я первые три слова и… замолк. Дальше никак не могу сдвинуться. 
Раз пять подряд я начинал говорить. Наконец офицеру это надоело.

– Когда же ты дальше нам скажешь? – рассердился он.

– Виноват, ваше благородие, забыл…

– Эх ты… Ну, давай следующий. Вихирев!

Но я своим бормотанием так забил голову ребятам, что и Вихирев и остальные не 
смогли ничего после первых слов произнести. Стоят, с перепугу глазами моргают: 
«Виноват, забыл».

Офицер говорит:

– Ваше счастье, что я тоже забыл, как дальше, а то всех выставил бы.

Больше он ничего не спрашивал и отметил, что «закон божий сдан».

Потом стали решать задачи. Тут опять ребята мне помогли. Экзамен сдал. А 
моторное дело я знал крепко: по этому предмету выдержал лучше всех. То, что я 
знал моторное дело, всегда помогало мне в будущем, в моей летной работе.

Весной вышел приказ какого-то великого князя – шефа авиации: так как на фронте 
большой урон в летных частях и потери среди офицерского состава (авиаторов из 
солдат не было), то испытать «нижних чинов» в искусстве полета. Попросту 
говоря: может «серая скотинка» овладеть этим делом или нет? Решить это должна 
была Гатчинская авиационная школа.

Для испытания выбрали пять человек, в числе которых был и я – мне помогло 
отличное знание мотора. В «пятерку» попали также Сиренко и Павлов.

Начальство сообразило, что учить солдат полетам вместе с «господами офицерами» 
неудобно: вдруг нижний чин окажется способнее офицера (а ругать «его 
благородие» в присутствии солдата никак нельзя)?! Я думаю, что именно из этих 
соображений в Петрограде на Корпусном аэродроме была организована первая летная 
школа специально для «нижних чинов». Туда и направили нашу гатчинскую «пятерку».


И вот оказалось, что наш брат – «простая солдатня» – постигает авиационное дело 
лучше, чем офицеры. Это и понятно: мы сами подготовляли самолеты, сами 
ухаживали за моторами, сами ремонтировали их и дорожили каждой минутой, 
выделенной для практических полетов.




Авиатор из «нижних чинов»


В сентябре 1915 года я кончил школу и получил звание летчика. Моим «воздушным 
педагогом» (вывозил меня) был ныне покойный летчик Мельников, произведенный из 
солдат в фельдфебели.

Так как в школе недоставало пилотов-инструкторов, а солдат, присланных на 
обучение, было много, то всех окончивших школу оставили при ней инструкторами. 
А кончило всего четыре человека, в том числе Павлов, Сиренко и я. Нам дали для 
обучения группу солдат.