легко и безопасно приблизиться к острову и проверить, ледокол это или что 
другое. Но для проверки требовалось около двадцати минут, то есть двадцать пять 
литров бензина. Жалко. Я снова взглянул на остров:

– Нет, не может быть, это не ледокол…

Но Грошев настойчиво убеждал меня рискнуть. Без особой охоты направил я самолет 
к южной оконечности острова. Вскоре мы увидели подымающуюся снизу полоску 
легкого дымка. Дольше нельзя было сомневаться. Это был ледокол, стоявший под 
парами. Видеть его мы не могли, так как остров закрывал его своею тенью.

Я сейчас же поблагодарил Грошева и попросил передать приятную новость Фоминых. 
Приняв так неожиданно ледяную ванну, радист сидел весь мокрый и дрожал от 
холода. Фоминых от радости так громко закричал, что едва не заглушил шум мотора.


Очень приятно было видеть в бинокль радость наших товарищей на ледоколе. 
Взвивались флагманские флаги на мачте корабля. Мы низко кружили над ледоколом. 
На снегу в виде большой буквы «Т» разостлали полотнища красной материи; стоящие 
рядом люди махали нам, указывая место посадки. Но там, где могли стоять люди, 
не всегда может опуститься машина в две тонны весом. И я лишний раз прокружил 
над аэродромом. Опустился вполне благополучно, но подрулить вплотную к борту 
ледокола, как это делали раньше, на этот раз не удалось. Пришлось оставить 
самолет в ста пятидесяти шагах от ледокола. Вот будет возня, когда придется 
брать машину на ледокол!..

Нужно ли рассказывать, как нас встретили?! Тут было все: и возгласы, и 
рукопожатия, и поцелуи, и даже закуска с вином.

Малыгинцы рассчитывали, что мы направимся к островам Карла, и сами хотели 
пробиться туда, но дрейфующие льды отнесли судно в сторону. Для ледокола это 
было не совсем безопасно – он мог напороться на айсберги и подводные камни.

Но как бы там ни было, все хорошо, что хорошо кончается. Мы погрузили самолет и 
тронулись с нашей стоянки, так как все понимали, что оставаться вблизи такого 
опасного соседа, как остров Надежды, не годится.

Решили пробиваться через льды с восточной стороны к островам Карла, пользуясь 
образовавшимися после шторма разводьями.

Мы снялись в ночь на 5 июля и продвигались вплоть до 9 июля. Дул норд-вест. На 
пути встречались ледяные поля, плавание было довольно опасным.

Я окончательно убедился, что капитану ледокола приходится труднее, чем 
полярному летчику.

Особенно трудно лавировать в тумане – почти неизбежно собьешься с курса. 
Заходишь в разводье, а перед тобою новый лед. Его надо обойти – ищешь новых 
каналов. Берешь вправо, влево, но забирать слишком в сторону от курса не 
приходится.

Когда шли хорошо, мы делали около пяти миль в день. Если бы льды пропустили нас 
к островам Карла, оттуда долететь до острова Фойн было бы нетрудно.




Пятнадцатый вылет


7 июля встретили тяжелые льды; форсируя их, «Малыгин» получил несколько 
повреждений.

Теперь уж не было никакой возможности продвигаться. Ледокол сжег почти весь 
уголь, стал значительно легче и все чаще застревал даже на маленьких перемычках.


Нужно было предпринять что-нибудь решительное. Устроили совещание, подробно 
обсудили положение и наконец решили пробиться к находившемуся впереди нас 
ледяному полю, выгрузить на него самолет и при первой возможности попытаться 
произвести разведку в районе от островов Карла до Шпицбергена.

Целью разведки были поиски Амундсена, судьба которого интересовала и волновала 
нас, конечно, не меньше, чем участь экспедиции Нобиле. В дальнейшем самолет 
должен был направиться в район местонахождения группы Нобиле, затем свернуть к 
предполагаемому местонахождению группы Алессандрини и наконец возвратиться на 
ледокол. Если в районе ледокола будет туман, мы сможем опуститься на островах 
Карла у нашей базы и оттуда, выждав погоду и пополнив запасы бензина, вернуться 
на «Малыгин».