тепла от радиатора. Только вот мотор изредка пугает перебоями, его хлопки 
отдаются в сердце.

На земле ничего интересного не видно. Выходит, гитлеровцы предпочитают боям 
праздник, отсиживаются у печек? Что ж, и об этом важно знать. А это что за 
темные кучки на снегу? Снижаюсь и вижу: у костров - группы людей, а поодаль - 
заиндевевшие танки.

Открываю огонь. Гитлеровцы, словно зайцы, бегут к танкам, под защиту брони.

Возвратившись домой, я доложил о результатах разведки.

- А что с машиной Карповича?

- Прогрелась - взлетел.

Взлетел... Именно в эти минуты Карпович отчаянно боролся за жизнь.

В землянку ворвался грохочущий рев мотора. Самолет шел над поселком, едва не 
задевая за крыши домов. Вот он развернулся и пошел на посадку. Наблюдая за ним, 

мы сразу поняли, что произошло что-то неладное: казалось, машина вела пилота, а 

не он ее. Самолет плюхнулся на землю, пробежал сколько мог и остановился. 
Лопасти винта сразу же замерли.

Подбежав, мы увидели сначала развороченный снарядом борт МИ Га, а потом и 
летчика, безжизненно упавшего грудью на приборную доску. Вся кабина была залита 

кровью. И как он только привел самолет?

Карпович летал на разведку в район Сталино. Там всегда мы натыкались на мощный 
заслон зенитного огня. Как все произошло, мог рассказать только сам летчик. А 
его в бессознательном состоянии увезли на медпункт. На последнем дыхании он 
дотянул самолет до аэродрома.

А вскоре мы с горечью узнали, что Карпович, возможно, к нам уже не вернется. 
Ему 
оперировали раздробленную осколками руку.

В полк прибыла новая группа молодых летчиков - с виду очень хрупких парней. С 
ними нужно было кому-то заниматься. Когда Виктор Петрович вызвал меня к себе, я 

сразу догадался зачем. Он составлял учебную программу для специальной 
эскадрильи. Командиром туда назначили капитана Павла Крюкова, а меня - его 
заместителем.

Крюкова я знал давно. Коренастый, невысокого роста и немного медлительный, он с 

первых дней войны стал для меня образцом. Пал Палыч, как мы любовно величали 
его, храбро воевал на Халхин-Голе, за мужество был награжден орденом Красного 
Знамени. Я уважал этого летчика не только за его боевые заслуги, мне нравились 
его рассудительность, душевная чуткость.

Для учебы нам дали десять стареньких И-16 и перебросили на отдельный аэродром. 
Наш полк и после того, как стал гвардейским, все еще воевал на устаревших 
самолетах.

Среди новичков сразу выделились своей бойцовской хваткой Вербицкий, Науменко, 
Мочалов и Бережной. Им пришлось по душе фронтовое обучение. После занятий в 
землянке - у классной доски и с макетами самолетов - мы чуть ли не каждый день 
летали "сдавать экзамены" в боевых условиях. Нашей учебной эскадрилье целиком 
доверили штурмовку вражеских эшелонов и станций. Старик И-16, вооруженный 
реактивными снарядами, становился грозой для вражеских железнодорожников.

В те дни у нас родился новый прием штурмовки. Обычно истребители атаковывали 
цель с большой высоты и обстреливали ее с крутого пикирования. Мы же летали 
теперь в низком небе, под облаками, нередко во время снегопадов. В таких 
условиях прицельный огонь можно вести только с пологого пикирования. 
Попробовали 
- получилось неплохо. При атаке объемных целей - автомашин, паровозов - новый 
метод оказался даже эффективнее, чем старый. И это вполне естественно: 
продолжительность ведения огня увеличилась, а дальность стрельбы сократилась. 
Но 
нужно было бояться просадки самолета и столкновения с землей.

Способ штурмовки с переменным профилем пикирования быстро освоили все летчики 
нашей эскадрильи. И он им понравился. Нередко они применяли его и при штурмовке 

объектов с обычной высоты: заходили на атаку круто, а перед тем как открыть