Охваченный пламенем, он пошел вниз. Теперь в моем прицеле ведущий, который тоже 

не замечает меня и изо всех сил тянется за бомбардировщиком. Огненные трассы, 
его и моя, подобно двум молниям, сверкнули одновременно. "Мессер", хотя я и 
попал в него, успевает резким левым разворотом с набором высоты выскользнуть из 

моего прицела. За ним устремляются Лукашевич и Дьяченко. Все равно не уйдет! А 
мне надо найти свою тройку СУ-2...

Только я подумал о том, что надо немедленно идти искать мою тройку (я почему-то 

определил сам для себя, что буду прикрывать ее, она и сейчас казалась мне в 
самой большой опасности), только восстановилась в моем сознании, озарявшемся за 

эти несколько минут боя радостями, общая картина положения, определилась, 
почувствовалась со всей глубиной моя частная задача и я уже собрался рвануть 
свою машину в намеченном направлении, как вдруг произошло неожиданное. Я 
услышал 
удар. Мой самолет словно натолкнулся на воздушный вал, и в это же мгновение 
умолк мотор.

С момента взлета и до посадки летчик слышит мощный, оглушающий рев мотора своей 

машины. Все, что видится в воздухе, на земле, все свои действия, самое свое 
существование в продолжение полета - все он воспринимает вместе с этим почти 
неизменным, неутихающим гулом. Когда он внезапно прервался, наступившая тишина 
показалась мне взрывом, какой-то страшной, угрожающей безвоздушной пустотой.

Еще мгновение, и мысль заставляет бросить взгляд на землю. Такой момент в моей 
боевой практике уже был: там, над Прутом, я тоже сразу же подумал, куда мне 
придется приземлиться. Но там мотор еще некоторое время работал.

А сейчас... Я отчетливо вижу землю. Подо мной широкое, необозримое поле золотой 

пшеницы. По краям его две дороги. На дорогах клубится пыль, ветер относит ее в 
сторону. Идут машины, машины...

Все. Конец. Отсюда не удастся выбраться.

И в это мгновение вдруг взревел мотор, самолет рванул вперед. Нет, это был не 
рев! Это была самая чудесная песня. Гул мотора, его сила звучали музыкой 
радости. Сколько длилось его молчание, я не знаю. Почему отказал мотор и почему 

сам заработал - это оставалось пока загадкой. Да я тотчас и забыл о ней. 
Внимание было сосредоточено на другом. Я увидел, что на большое пшеничное поле, 

которое я выбрал для своей посадки, опускался СУ-2, тот, кого атаковал "мессер".


"Моя доля досталась им", - подумал я о тех двоих, которые взбивали пыль 
колесами 
своего самолета посреди золотистого поля. Им я уже ничем не могу помочь. Вдали 
я 
увидел мою тройку СУ-2. Пристраиваясь к ней, вспоминал о тех, что пошли прямо 
на 
юг, вдоль Днестра. С ними были МИГ и один И-16, значит там все в порядке. 
Одного 
бомбардировщика мы все же не уберегли от "мессершмит-тов". Он на нашей совести 
и 
на совести командиров звеньев, рассыпавших строй.

Самолеты Дьяченко и Лукашевича идут рядом, я вижу своих друзей в кабинах, 
представляю, как сосредоточенны их лица. Нет, когда возвращаешься домой после 
боя, близость самолета друга по одну и по другую стороны не вызывает чувства 
связанности.

На обратном маршруте я чувствовал что-то неладное с моим самолетом. Глазами 
увидеть повреждения я не мог;

они, если есть, могут быть внизу, однако они по-своему напоминали о себе. Когда 

СУ-2, уже собравшиеся группой, взяли направление на свой аэродром, я повел свою 

машину на посадку в Котовск.

Только прикоснулся колесами к земле, мой самолет повело вправо. Значит, 
повреждена правая "нога". Сильно накреняясь, самолет развернулся и остановился 
посреди аэродрома.

Чужой МИГ, перевалившийся набок, застывший на взлетной дорожке, сразу привлек