С трудом разворачиваю ослабевшую машину. Утешаю себя надеждой, что нижняя пара 
"мессеров", отрезвев после гибели ведущего, ушла. Тогда мне придется драться 
только с двумя.

Уклоняясь от ударов, стараюсь атаковать и сам. Но самолет подчиняется мне 
плохо: 
чуть наберу побольше скорость - он стремится перевернуться на спину.

Да, надо выходить из боя. Глубокое пикирование до высоты бреющего полета, 
проседание, произвольный крен, такой, что чуть не задел крылом землю, и вот я 
уже лечу над самыми верхушками деревьев. Увижу, где дымок, - доворачиваю туда: 
не догорает ли там самолет Семенова?

При подходе к аэродрому обнаруживаю, что повреждена гидросистема. Выпускаю 
шасси 
аварийно. Покачав крыльями, чтобы шасси лучше встали на места, иду на посадку.

Пока все идет нормально, даже сверх ожиданий. Если после таких передряг самолет 

уверенно пробежал по полосе и послушно остановился, значит финиш отличный.

Отрулив машину на стоянку, выключаю мотор и некоторое время сижу неподвижно. 
Настолько устал, что нет сил выбраться из кабины. Перед глазами встают картины 
только что проведенного боя. Снова, как наяву, вижу круги винтов, желтые коки, 
горящий "мессершмитт", дымящийся самолет Семенова. Тяжело сознавать, что не 
успел защитить его. А то, что разведка не удалась, меня не тревожит. Не по моей 

же прихоти завязался бой. Важно только, чтобы Семенов возвратился...

Поднимаю голову и глазам своим не верю: ко мне бежит Семенов. Я, как при 
аварийной выброске, бью по замку парашюта, чтобы спали плечевые ремни, и 
выскакиваю из кабины.

- Как ты здесь очутился? - удивленно спрашивает Семенов. - Он стоит рядом, 
готовый принять меня на руки. - Тебя же подожгли! Я сам видел, как падал твой 
горящий самолет.

- Не вышло у них, - отвечаю. - Только дырок в самолете наделали. А мне 
показалось, что тебя подожгли.

- Что ты? В моей машине нет ни одной пробоины!

- А почему же самолет дымил? Винт не облегчил, что ли?

- Ну да.

- Вон оно что. Только меня с толку сбил. А почему домой ушел?

- Мотор барахлил, сам же видел. А потом, заметив, что твой самолет падает, 
решил, что ты сбит. Одному там неразумно было оставаться... Я уже доложил 
командиру, что упал в районе Унгеи.

- Все ясно. Пошли докладывать, ведь задание-то не выполнено.

- А сбитый "мессершмитт"?

- За это не будем прятаться.

Я шел и думал: неужели Семенов струсил? Неужели он решился оставить друга, 
который, защищая его, чуть не поплатился жизнью?

Забегая наперед, скажу, что эта мысль и потом долго мучила меня. Только 
трагическая гибель Семенова помогла мне отбросить всякие подозрения и сохранить 

добрую память о бойце первых легионов, из которых мало кто дожил до наших дней.

Выслушав мой доклад, командир полка долго молчал, потирая пальцами лоб; 
оживившись, весело сказал:

- Ну вот и хорошо! Значит, убедился, что желтолобых можно колошматить! Но на 
разведку все-таки надо сходить. Бери другой самолет и отправляйся с Семеновым. 
Да не бросайте друг друга, за руки держитесь. Да, да, за руки, как школьники, 
когда переходят улицу.

...Переправа, еще переправа... Сколько навели их немцы за одну только ночь! 
Сколько 
вражеских войск уже перебралось через реку и растеклось по нашей земле! Тяжело 
было наблюдать эту картину с бреющего полета, а еще тяжелее - докладывать обо 
всем увиденном командиру полка.